Дилан не играл в футбол с детского сада, но тем летом решил вступить в команду, где играл Эрик, и ему дали шанс, несмотря на отсутствие опыта и недостаток умения. Мы были рады, узнав, что сын вступил в команду, потому что футбол никак не мог повредить руке, травмированной, когда он был бейсбольным подающим. К тому же мы были восхищены его желанием попробовать себя в спорте, которым он не занимался много лет.

Дилан не был выдающимся спортсменом. Он был силен, но ему не хватало подвижности и координации движений, чтобы управляться со своими длинными тощими ногами и руками. Сын играл в футбол не слишком хорошо, но исправно посещал все тренировки. Когда начались матчи плей-офф, мы с Томом пришли посмотреть. Дилан играл плохо, и его команда проиграла.

Все еще потные Эрик и Дилан подошли к тому месту, где мы стояли вместе с Харрисами. Мы не успели сказать ничего ободряющего, как Эрик начал вопить. Слюни летели у него изо рта, он набросился на Дилана, яростно бранясь по поводу плохой игры. Разговаривающие вокруг родители и мальчики из обеих команд замолкли и уставились на нас.

Родители Эрика подхватили его с двух сторон и увели с поля, а мы с Томом и Диланом, потрясенные такими оскорблениями, медленно поплелись к своей машине. Я не слышала, что Харрисы говорили Эрику, но, кажется, они пытались его успокоить. Дилан шел между мной и Томом, молчаливый и апатичный.

Я была потрясена этой неожиданной неуместной демонстрацией ярости Эрика, а также ее силой. Полное отсутствие эмоциональной реакции у Дилана тоже меня встревожило. Он должен был быть, по меньшей мере, сильно задет, но лицо его ничего не выражало. У меня из-за него сердце кровью обливалось. Мне хотелось обнять сына, но ему было пятнадцать и вокруг стояли ребята из его команды. Я не могла смущать его еще сильнее.

Тем не менее, когда мы сели в машину, я сказала:

— Боже! Какая же дрянь! Я не могу поверить, что это Эрик!

Пока Том заводил машину, Дилан смотрел в окно, и на его лице по-прежнему было это ни о чем не говорящее выражение. Его спокойствие на фоне безумия Эрика казалось неестественным, и я надеялась, что по пути домой он позволит выплеснуться своей злобе и отвращению, но этого не произошло.

Желая, чтобы он выпустил пар, я надавила на сына:

— Разве ты на него не обиделся, когда он так себя повел? Я бы была безумно огорчена, если бы друг так со мной обошелся.

Дилан по-прежнему смотрел в окно, и выражение его лица не изменилось, когда он мне ответил:

— Не-а, это же Эрик.

Могу точно сказать, что Том был просто разъярен. Дилан же выглядел совершенно отрешенным, как будто не обратил никакого внимания на вспышку друга. Каким же хрупким должно было быть «я» Эрика, чтобы выйти из душевного равновесия из-за какой-то дурацкой футбольной игры? Я была больше смущена его поведением, чем реакцией Дилана; истерика заставила Эрика выглядеть как куда более маленький ребенок.

По пути домой я переключилась в Аварийный режим матери. Я предлагала различные варианты, как Дилан мог бы улучшить качество своей игры в футбол так, как будто что-то в этом понимала. Я подумала, что, возможно, этим делаю ему только хуже, но никак не могла остановиться. Я сказала, что если что-то и узнала за те школьные годы, когда на физкультуре меня всегда выбирали в любую команду последней, так это то, что самые лучшие игроки всегда гонятся за мячом так, как будто от этого зависит их жизнь. Побеждают обычно те, кто этого очень хочет.

Дилан ничего не ответил, и я замолчала. На следующей игре, последней в сезоне, сын удивил нас тем, что играл лучше, чем когда-либо раньше, постоянно перехватывая мяч. Команда проиграла, но тренер отметил улучшения в игре Дилана, и мальчик выглядел куда более довольным собой. Глупо, но я подумала, что мой совет немного помог, и мы с Томом были рады, увидев, что Эрик больше не демонстрирует неспортивное поведение.

Том был в ярости из-за истерики Эрика. Он так до конца его и не простил, но не запрещал мальчикам общаться. Мы решили, что Дилан сможет разобраться во всем сам. Оглядываясь назад, я бы хотела, чтобы мы заняли более жесткую позицию по поводу разделения нашего сына и Эрика.

Как только Дилан начал учебу в одиннадцатом классе, на всю семью обрушился шквал проблем.

В первые месяцы на самостоятельную жизнь Байрона было тяжело смотреть. Я успокаивала себя словами, которыми Эрма Бомбек[14] характеризовала своих собственных сыновей: они жили как хомячки. Тем не менее, я беспокоилась. По крайней мере, я точно знала, что хотя бы два-три раза в неделю Байрон ест нормальную пищу. Почти каждое воскресенье он приходил на обед и оставлял сумку грязного белья.

Но питание Байрона и его способности заниматься домашним хозяйством были самым меньшим, о чем мы беспокоились. Той осенью он переживал один кризис за другим. Вначале в его машину, стоящую на перекрестке, врезалась другая. Байрон не получил серьезных травм, но это было очень страшно, и автомобиль был разбит вдребезги. Наш старший сын прошел через череду быстро меняющихся черных работ. Часто он увольнялся из-за какого-то пустякового повода, например, не хотел рано вставать или носить униформу. Когда у Байрона было достаточно денег, чтобы оплатить счета, он иногда забывал это делать.

У меня была непоколебимая вера в хорошие качества Байрона (как я верила и в Дилана). «Он выкарабкается», — часто уверяла я Тома. Но когда каждый телефонный звонок приносил вести о новой неудаче, даже я не могла не волноваться, войдет ли Байрон когда-нибудь в колею.

У меня на работе тоже происходили изменения. В сентябре после длительного периода сдвигов и изменений в колледже, где я работала, я нашла новую работу, став руководителем небольшой программы, которая должна была помочь людям с ограниченными возможностями, посещающим общественный колледж, освоить работу на компьютере. Я должна была приходить на работу только четыре дня в неделю, но это привело к значительному снижению заработной платы. Также программа была ограничена по времени, что добавляло мне неуверенности в завтрашнем дне. Добираться до работы тоже приходилось на час дольше, чем раньше, и мне было неуютно из-затого, что придется очень долго ехать, если что-то срочно понадобится моим детям.

Но самым большим стрессом в нашей жизни было быстрое и поэтому тревожное ухудшение состояния здоровья Тома. Муж давно жаловался на боль в суставах — колени не сгибались, шея не поворачивалась, а в кончиках пальцев он испытывал острую стреляющую боль, которую описывал как ледяное покалывание. Временами Том чувствовал необъяснимую слабость, его мучили приступы ужасной мигрени, напоминающей инсульт. После таких приступов он некоторое время не мог видеть или говорить. Диагноз «ревматоидный артрит», поставленный как раз тогда, когда Дилан перешел в старшую школу, объяснил хронические боли. Это дегенеративное заболевание, и Том боялся, что его состояние продолжит ухудшаться и сделает его инвалидом. Тогда он не сможет работать.