Не менее впечатлительным был 26-летний лейтенант этого же полка Роберт Хибберт. Это была его первая кампания, и всё, о чем он думал — как вернуться домой живым. Ему казалось, что шансы на это таяли с каждым шагом, приближавшим его к Альме.

Были солдаты постарше и поопытнее — как рядовой Томас Уолкер из 95-го полка. В свои 26 лет он уже числился ветераном, за плечами была служба в Китае. Но там была экспедиция, а здесь война.

Даже некоторые закаленные в боях солдаты 2-го батальона Стрелковой бригады, единственные, кто имел за спиной опыт кампаний Кафрской войны[61] в Южной Африке, впервые столкнулись со столь яростным боем. Идущий в цепи стрелков сержант Лайч, на чьей груди уже висела медаль «Южная Африка. 1853 г.», почувствовал, что намечается что-то гораздо серьезнее, чем то, с чем ему приходилось иметь дело раньше. Хотя опыт сержанта был большой, разверзнувшееся через несколько минут «свинцовое цунами» немало удивит его.

Пока же один из этих самых лучших 2-го батальона Лайч шел, привычно разгребая ботинками траву, внимательно рассматривая противоположный берег реки, стараясь не пропустить выстрел пока еще невидимого русского стрелка. Справа и слева пылили его солдаты, иногда перебрасываясь ничего не значащими фразами.

Рядовой 28-го полка английской пехоты 1854 г.

Огонь русской артиллерии не сильно их волновал. Всё, что прилетало к британцам, пролетало над головами «зеленых курток», периодически разрываясь в боевых порядках линейной пехоты или рядом с ними. Лайч еще не привык к новому нарезному ружью, которое батальон получил совсем недавно в июне-июле во время переброски в Крым, заменив ими старые Брауншвейгские карабины.[62] Парадоксально, но именно те, кому новые системы оружия были нужнее всего, получали их одними из последних. 1-й батальон Стрелковой бригады поменял Р. 1851 на Р. 1853 лишь весной 1855 г.

И совершенно неведомо было этому молодому парню, что спустя более чем 155 лет после Крымской войны комплект наград сержанта 1-го (потом 4-го) батальона Стрелковой бригады Лайча (J. Leach) уйдет «с молотка» на аукционе в Дублине. Среди них будет и медаль за Крым с планкой «ALMA».

Первые потери были небольшими, но были. Вскоре число оставшихся неподвижно лежать за строем тел в красных мундирах стало возрастать. Русские ядра иногда вырывали из строя по нескольку человек. Это не доставляло британцам особой радости. Вопли раненых постепенно начали вписываться в шум боя, став через несколько часов едва ли не основными аккордами музыки сражения.

Но пока еще только начало боя, и красные пятна — лишь отдельные вкрапления в пейзаж. Поэтому сейчас английским солдатам не столько страшно, сколько интересно. Страх заглушался азартом. Его усиливало и то, что некоторые английские офицеры привезли с собой даже породистых охотничьих собак. Собаки, как безумные, носились по полю, гоняясь за русскими ядрами. Особенно впечатляла всех борзая капитана Формана из Стрелковой бригады. Натасканная на зайцев, она с лаем загоняла их. Стрелкам, как и их коллегам из 55-го полка, удалось подстрелить нескольких, и счастливцы с гордостью цепляли их на ремень, надеясь на сытный и вкусный ужин после боя. Увы, но многим было суждено умереть голодными.

Генерал-лейтенант Пеннефатер с офицерами штаба (капитаны Винг, Лайард, Элисон, полковники Вилбрахэм, Херберт, майор Таквел и доктор Вуд). На Альме — командир бригады 2-й дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.

С одной из таких псин связана история, которая не могла произойти ни в одной другой армии мира, кроме английской. В строю полка Гвардейских фузилеров шел и полковой пес по кличке Боб — всеобщий любимец. Испугавшись разрывов снарядов, он метнулся в сторону и после нескольких перемещений оказался в строю 44-го полка. Там его приняли, обласкали, накормили, и Бобу это настолько понравилось, что он предпочел веселую компанию солдат армейской пехоты суровым порядкам гвардии. Гвардейские фузилеры записали его в списки пропавших без вести (не шутка, в списке потерь полка, которые вы можете увидеть в конце этой книги значится единственный рядовой — это и есть Боб). Через несколько недель, разобравшись и выяснив, собаку вернули в гвардию о чём доложили рапортом в Лондон.

Над полем боя царило возбуждение. Солдаты эмоционально встречали каждый разрыв, оглашая окрестности бранью, быстро окрестив русские батареи именами наиболее скандальных сержантских жен, попутно давая шутливые советы офицерам, каким способом нужно ехать верхом, чтобы избежать попадания.

Но еще через пару сотен шагов британцам стало совсем не до шуток. В батальонах стали разрываться русские гранаты, некоторые долетали даже до второй линии. Медвежьи шапки фузилеров гвардии зашатались — и на землю рухнул первый раненый рядовой Элайя Райченс. 1-й дивизии было приказано остановиться и лечь.

А русская артиллерия продолжала «веселиться». В подтверждение высокой оценки работы русских артиллеристов можно привести впечатления тех, кто ощутил ее результаты на себе. Думаю, что о победе никто из них уже не думал. Сержант Ричард Ибсли, 47-й полк: «…когда ядра начали свистеть над нашими головами…, это вынудило нас броситься в дым горящей деревни и искать укрытия за каменной стенкой…».

Сержант 19-го пехотного полка Чарльз Ашервуд, говоря о том, что первыми же попаданиями были тяжело ранены (у обоих раздроблены ноги) рядовой и офицер из гренадерской роты, был в ужасе от бушевавшего через несколько минут «…железного шторма».

Командир конной батареи капитан Уолпул Ричардс как артиллерист профессионально оценивал ситуацию, отмечая качественную работу русских коллег:

«Русские успели установить множество белых вешек, по которым и наводили теперь орудия.

Как следствие, 24-фунтовые ядра рвались в самой гуще наших рядов; повсюду взрывались снаряды, один из которых, просвистев аккурат над моей головой, рассыпал целый дождь осколков.

Однако меня не задело, хотя кое-какие из них попали в мою ташку,[63] оцарапали голову лошади и порвали мне мундир».