— … Она забралась к нему на колени и начала подпрыгивать, как коза. А этот бритоголовый держал ее за пышную задницу и вонзал свой гладиус все глубже и глубже…

— Госпожа, умоляю простить меня, но не так быстро, я не успею все записать…

Мы оглянулись на Элиава, у парня даже испарина выступила на лбу, так он торопился работать стилом по дощечке, натертой воском. Я и не предполагала, что нас подслушивают.

— А кто этот темноволосый Купидон? — в глазах Оливии загорелись алчные огоньки, а я со стоном повалилось на скамью, не зная, плакать мне или уже начинать смеяться.

Оливия велела своим слугам сбегать в соседнюю лавку за вином, и притом купить самое лучшее, а еще множество всякой снеди в придачу. Мы немного расслабились, что скрывать… К концу вечера Оливия уже обнимала Кромиха за шею, поскольку молодого грека я услала от греха подальше, пусть к Аннее своей идет, нечего с нами пьянствовать. А вот чернокожий «Аполлон», похоже, был совершено не против разделить эту ночь на двоих с горячей матроной. Да, пусть делают, что хотят, я отдыхала. Пила по глоточку прекрасное фалернское и почти радовалась жизни. Все у меня хорошо… почти.

А потом словно из- под земли появился Клодий и тут такое началось! Он, ни слова не говоря, закатил своей возлюбленной звонкую пощечину и велел немедленно собираться домой. Я-то думала, что Оливия вспылит и пошлет парня ко всем демонам ночи, но к моему великому удивлению, женщина вдруг упала на колени и принялась самым натуральным образом умолять о прощении «своего Господина». Эх, плеточки вот только не доставало! Я сначала испугалась, а потом живо смекнула, что это у них какие-то древнеримские ролевые игры. Вообщем, Клодий меня неуклюже обнял, поздравил непонятно с чем и сладкая парочка убралась восвояси. К великому сожалению Кромиха. Он-то уже губищу раскатал…

На следующий день мы с Элиавом выбрались в город. Конечно же, в сопровождении Кромиха. Прогулку предложил грек, смущенно заметив, что хочет показать мне театр, где будет поставлена его трагедия. Я решила развеяться и нисколько не пожалела. Какое же это удовольствие бродить по уже знакомым улицам древнего города, еще не знавшего шума машин, не видевшего туристов с фотоаппаратами, хотя разноголосой и пестрой толпы приезжих хватало и сейчас.

Корнелий Астепион — управляющий не самым захудалым в Риме театром, встретил нас очень радушно, хотя мы и помешали репетиции. Узнав мое имя, мужчина почему-то невероятно обрадовался и рассыпался в комплиментах. Но не столько моей внешности, сколько преданности и отваге. Я попросила мужчину разъяснить свои слова и узнала много о себе интересного.

Оказывается, уже весь город знает, что Наталия Русса — бедная девушка из далекой провинции так беззаветно полюбила консула Каррона, что отправилась вслед за ним в военный поход, претерпела муки плена, ловко ускользнула из рук мятежников и поклялась соединить свою судьбу лишь с одним мужчиной в Империи, ну и за ее пределами, вероятно. Угадайте с кем? И так ясно…

Вообщем, теперь великие достоинства моей скромной особы обсуждают чуть ли не во дворце императора, ходят слухи, что, на самом-то деле, я — царица малочисленного древнего народа в изгнании и веду свой род едва ли не от самих Богов. Какая прелесть!

Этот Астепион умел болтать не хуже меня, и даже гораздо заковыристей и утонченней, а под конец своего монолога вдруг вкрадчиво попросил продать ему Элиава. Я заглянула в страдающие глаза молодого грека и моментально приняла решение:

— Дорогой мой, Элиав, пойдем-ка, подпишем декларацию о твоей свободе, восстановим маленькую справедливость. Отныне ты сам по себе и никто тебя эксплуатировать не может. Будешь меня за это пускать на свои премьеры бесплатно.

Ох, моя скромность трещала по швам от натиска еще одного красноречивого юноши, парень был благодарен и счастлив до слез. Ему не плохо жилось с нами, но раб, он и во дворце раб, а теперь Элиав станет моим вольноотпущенником, полноправным гражданином Рима.

Через полчаса мы уже были рядом с Базиликой Правосудия, зашли к местному адвокату и тут выяснилось, что у меня нет денег для уплаты небольшой пошлины и вознаграждения «юристу». Какой счастье иметь под рукой богатых рабов! Кромих с Элиавом вывернули свои «карманы» и в складчину собрали необходимую сумму денариев. Итак, талантливый грек свободен, а я теперь владею лишь Мапроником и, чувствую, что этот крест будет висеть на моей доброй шее еще долгие годы.

Элиав торопился обрадовать свою Аннею, кажется, у них, все серьезно. Я от души пожелала парню всяческих благ, попросила не забывать прежнюю госпожу и навещать нас, как можно чаще. Элиав задался целью поскорее накопить денег, чтобы выкупить у Каррона свою голубоглазую подружку. Я бы им, конечно, помогла, да вот ничего просить у консула не хочу. И отказаться от его помощи малодушно не могу — нас все это время кормят из соседнего дома. А я за обе щеки уплетаю всякие вкусности и утешаю свою совесть тем, что это предназначалось для Кромиха, он же дан мне на время, его-то Каррон точно обязан кормить.

Прошло еще несколько дней. От скуки я выпросила у Игара немного монет и купила краски. Сама разрисую стены своей мрачноватой комнатушки, уже придумала, что изображу — русские березки и пару елочек. Да, и еще пенек, обросший мхом и непременно огромный папоротник рядом. Пусть потом археологи эти фрески обнаружат и удивятся, может, еще понаписать чего, вроде — привет потомкам, я из России, век двадцать первый, машина времени сломалась… Наверно, лишнее, а хочется порой пошутить.

Кромих мне даже помогал, ему тоже было скучно. Ну, разумеется, я попробовала и у него взять интервью, но вышла одна только морока. Все мои вопросы нубийца почему-то дико смешили, он вовсе перестал на них отвечать и вместо этого запел песню на чужом языке. А я стала подпевать ему в тон: «Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла…» Вот это было зрелище!

— Кромих, ты хочешь домой?

— Я не знаю, Госпожа, я тут привык. Господин спас мою жизнь, и я буду служить ему до последнего вздоха. И тебе тоже.

Вот это, наверно, и есть настоящая преданность. "До последнего вздоха…"

— А я-то здесь при чем?

— Ты женщина моего Господина. Он скоро вернется к тебе.

— Это вряд ли… Он на меня сердит.

Кромих опять улыбался и качал головой, а потом с самым серьезным видом принялся подрисовывать рядом с моей русской елочкой что-то смутно похожее на пальму. Я не стала ему мешать… Остановила, лишь когда под пальмой появилось нечто, явно смахивающее на крокодила. Это было уж слишком, мне еще спать в этой комнате, не надо мне тут зубастых рептилий под боком.

А по вечерам, когда солнце стремительно опускалось за горизонт, я долго качалась на качелях, что представляли собой гамак, усовершенствованный Кромихом. Спокойные это были часы незадолго до заката… Мапроник, по обыкновению, уже дрых где-то в своих кустах, нубиец сидел прямо на траве рядом с качелями и гудел свои африканские мантры, а я следила взглядом за темнеющим небом и думала всякую чепуху. Конечно, о нем… и о нем тоже порой.