— Ну и ладно, — заявила я. — Не очень-то хотелось.

Если и есть кто-нибудь на земле, кто понимает ход детских мыслей, так это я, Флавия де Люс, потому что я не так давно сама была ребенком.

Говоря, я залезла в карман и достала еще один мятный леденец — на этот раз последний. Я любовно посмотрела на него и подставила лучам солнца, любуясь его золотым блеском, облизнула губы…

— Дай сюда! — потребовал ребенок. — Хочу!

— Вот что я тебе скажу, — отозвалась я. — Я обменяю конфету на твою дурацкую копалку. Тебе не нужно это старье. Оно грязное.

Я скорчила жуткую гримасу и сделала вид, будто меня тошнит, сопровождая это звуковыми эффектами.

Он ухмыльнулся и сунул зубцы ложки себе в ноздрю.

— Тимофей, нет! — сказала я самым командирским голосом, который только смогла изобразить. — Оно острое, ты поранишься. Дай сюда. Немедленно! — резко добавила я, добавляя в голос властности, как делает отец, когда хочет, чтобы ему тотчас же повиновались.

Я протянула руку, и Тимофей робко положил серебряную ложку для омаров мне на линию жизни — ту самую часть ладони, которую цыганка Фенелла — это было всего лишь три дня назад? — держала в руке и сказала, что видит мрак.

— Хороший мальчик, — сказала я, моя голова закружилась, когда я сомкнула пальцы вокруг орудия убийства. — Где ты это взял?

Я протянула ему мятный леденец, и он жадно схватил его. Я засунула руку в пустой карман, как будто копаюсь в бездонной сумке с лакомствами.

Я посмотрела ему в глаза, в первый раз заметив странную прозрачность его радужек. Я не отведу взгляд, подумала я, пока…

— В мармане Поппи, — внезапно ответил он, коверкая слова из-за конфеты.

В мармане Поппи? В кармане Поппи, разумеется! Я была горда собой.

Но кто такой Поппи? Это не может быть ребенок — ребенок недостаточно взрослый, чтобы у него были карманы. Есть ли у миссис Булл сын постарше?

Мой мозг гудел от вариантов, когда я убирала ложку для омаров в карман. Это была моя ошибка.

— Ма-ам! — завопил ребенок. — Ма-а-ам! Ма-а-а-ам! Ма-а-а-а-ам! — каждый раз громче и выше.

Я выскочила из канавы и бросилась к «Глэдис».

— Ма-а-ам! Ма-а-а-ам! Ма-а-а-а-ам!

Маленький мерзавец вопил, словно пожарная сирена.

— Ты! — донесся голос из дыма, и внезапно появилась миссис Булл, она шла ко мне, возвышаясь над дымящимися кучами, словно ночной кошмар. — Ты! — снова крикнула она, вытягивая голые руки. Как только она до меня дотронется, я знала, мне конец. Эта женщина достаточно велика, чтобы разорвать меня на части, как крысу.

Я схватила «Глэдис» и оттолкнулась, мои ступни то и дело соскальзывали с педалей, когда я подалась всем телом вперед, чтобы набрать скорость.

Как ни странно, думала я довольно ясно. Стоит ли мне попытаться отвлечь ее, закричав «Пожар!» и указав на ее дом? Поскольку он окружен дымящимися кучами мусора, это казалось одновременно и хорошей и плохой идеей.

Но времени на тактику не было — мисс Булл надвигалась с пугающей скоростью.

— Ма-а-ам! Ма-а-а-ам! Ма-а-а-а-ам! — дико вопил Тимофей из канавы.

Огромные руки женщины попытались схватить меня, когда наши пути пересеклись. Мне надо проехать мимо нее, чтобы оказаться в безопасности. Если она сможет вцепиться хотя бы мне в рукав, мне крышка.

— Яру-у-у! — Крик вырвался у меня довольно неожиданно, но я сразу поняла, что это. Это боевой клич дикаря — яростный бесстрашный рев, поднявшийся откуда-то из глубины веков, как будто ожидавший своего часа. — Яру-у-у! — снова завопила я просто ради удовольствия. Хорошо!

Миссис Булл не остановилась, но заколебалась, споткнулась, и я пролетела мимо нее.

Я оглянулась через плечо и увидела, что она стоит на дороге с трясущимися кулаками и красным лицом, искаженным от ярости. Она крикнула: «Том, а ну иди сюда! И принеси топор!»

Я сидела на берегу реки, охлаждая ноги в воде. В Изгородях царила нереальная тишина, и я слегка вздрогнула при мысли о том, что произошло за последние несколько дней. Сначала нападение на Фенеллу, за которым почти сразу же последовало убийство Бруки Хейрвуда. Потом, как рассказала мне Порслин перед тем, как исчезнуть, полиция нашла труп ребенка — вероятно, младенца Буллов, — прямо в этой роще. Полагаю, мне следовало бы посочувствовать матери. Она, должно быть, вне себя от горя, судя по всему. Возможно, мне следовало взять себя в руки и выразить соболезнования.

Но жизнь никогда не бывает легкой, не так ли? Если бы только можно было повернуть время вспять, как случается в короткометражках в кино, когда взорванные динамитом трубы фабрик снова складываются и восстанавливаются и осколки стекла слетаются обратно в вазу…

В таком мире я бы могла, если бы захотела, поехать на велосипеде обратно в Канаву, слезть с «Глэдис» и обнять ту женщину. Сказать ей, что мне очень жаль, что труп ее младенца нашли здесь, в Изгородях, и что если бы я могла хоть чем-то помочь, ей надо только попросить.

Я вздохнула.

На той стороне реки, среди деревьев, недалеко от места, где был припаркован фургон Фенеллы, я увидела горку свежей земли. Должно быть, это здесь нашли тело.

Помимо того что Порслин увидела детскую ступню, «завернутую в ковер или что-то вроде того», как она сказала, «сверток позеленевших костей», других подробностей она мне не поведала. И теперь слишком поздно, Порслин уехала.

Я вряд ли могу поинтересоваться у инспектора Хьюитта насчет найденного тела, и, пока мне не подвернется возможность вызнать у миссис Мюллет, что говорят в деревне, я предоставлена сама себе. Переберусь-ка я вброд через реку и посмотрю.

В этом месте река не очень глубокая. Хромцы, в конце концов, столетиями приходили сюда крестить своих детей. Воды было как раз достаточно, чтобы хорошенько окунуться, а я находилась не больше чем в ста футах от потревоженного места, где полиция, по всей видимости, совершила свое печальное открытие.

Я подоткнула подол платья повыше и двинулась вперед.

Даже всего в нескольких футах от берега вода стала заметно холоднее, особенно на дне. Я медленно брела к середине реки, расставив руки для сохранения равновесия и очень стараясь не потерять опору под ногами в усиливающемся течении.

Вскоре я дошла до середины. Уровень воды начал опускать и оказался ниже моих колен, когда я наступила на что-то твердое, споткнулась, потеряла равновесие и полетела в воду. Полное погружение.

— Вот гадство! — сказала я, злясь на саму себя. Почему я не взяла «Глэдис» и не покатила ее по маленькому мостику? — Дважды гадство!

Я встала на ноги и осмотрела себя. Платье промокло насквозь.

Отец будет в ярости.

«Черт возьми, проклятье, Флавия!» — скажет он, как всегда делает, и затем между нами повиснет молчание, которое может продлиться несколько дней, пока один из нас не забудет обиду. «Быть на ножах» — так это называет Даффи, и теперь, стоя по колено в воде, я пыталась представить, что внезапно оказалась в северных канадских лесах, где лесорубы с ножами в зубах проплывают мимо меня по течению.