— Он самый, — отозвался я.

— Инспектор уголовной полиции Ким Венделев, — представился мальчишка и достал из внутреннего кармана бляху, по-прежнему не отрывая от меня глаз.

Я посмотрел на бляху, главным образом для того, чтобы не встречаться с его немигающим взглядом.

— В чем дело?

— Ты знаком со служащим полиции Вернером Нильсеном?

Я поднял на него глаза, старательно изображая недоумение. Затем перевел взгляд на Фердинана:

— Так это его…

Фердинан кивнул.

Я уставился в пол и сокрушенно покачал головой, следя за тем, чтобы все это выглядело не слишком подозрительным.

— Не может быть, — сказал я. — Мы ведь с ним встречались здесь совсем недавно.

— Как раз об этом я и хотел поговорить, — подхватил инспектор. — Насколько нам известно, вы с Вернером Нильсеном обедали в среду вечером.

Я кивнул.

— Мы также знаем, что на следующий день ты наводил о нем справки у администратора.

— Верно.

— В таком случае вынужден попросить проехать со мной в участок, — сказал Ким Венделев, кивая в сторону входной двери.

Инспектор прошел со мной к черному «опелю» и отвез в Центральный участок, находящийся на Вестербро. Пока мы поднимались на третий этаж в комнату для допросов, его коллеги-полицейские провожали нас довольно неоднозначными взглядами. Вернер рассказывал мне, что не пользовался особой популярностью у сотрудников. Инспекторов, серьезно относящихся к своей работе, в том числе и в плане собственного поведения, он обычно презрительно называл пай-мальчиками. Сам Вернер всегда поступал так, как ему было удобно, и даже не особо пытался это скрывать. Результатом были бесчисленные столкновения с коллегами, которым он неизменно рекомендовал заткнуться и заниматься своим делом. Как правило, они так и поступали — разумеется, не из-за Вернера, а из-за неправильно понимаемого чувства полицейской солидарности. Стукач, по их мнению, был куда хуже коррумпированного полицейского.

На третьем этаже инспектор отвел меня в помещение для допросов, усадил на один из двух стоящих здесь стульев и пошел за кофе для нас обоих. В его отсутствие я внимательно присмотрелся к комнате.

Во многих моих книгах фигурировали всевозможные допросы и помещения, где их проводили. Представшая перед глазами картина полностью соответствовала моим описаниям. Да и о том, что меня ждет, я, в общем-то, догадывался. То, что за мной явился лишь один инспектор и не стал сразу предъявлять мне обвинения, очевидно, означало, что они не верят в мою причастность к убийству Вернера. Я и не был к нему причастен, однако, если бы вдруг выяснилось, что я побывал на месте преступления, это не сулило бы мне ничего хорошего.

Инспектор вернулся с кофе. Он положил на стол между нами какую-то маленькую черную штуковину. Это было самое современное электронное записывающее устройство — ничего общего со старомодными громоздкими катушечными и кассетными магнитофонами. В каком-то смысле оно подействовало на меня успокаивающе. Будь на его месте обычный магнитофон с перематывающейся пленкой, впечатление было бы совершенно иное. Понимание того, что каждое твое слово автоматически регистрируется, оказывает далеко не благотворное влияние на нервную систему.

Вынув из кармана экземпляр «Что посеешь», Ким Венделев бросил его на стол.

— Ненавижу детективы, — начал он. — Меня бесит отсутствие реализма и масса клише. Обычно дело кончается тем, что я швыряю их в помойное ведро.

Я удивленно вскинул брови. С трудом верилось, что сидящий передо мной мальчишка был способен на такой эмоциональный взрыв, и я пришел к заключению, что он лжет. Это было сказано для того, чтобы посмотреть на мою реакцию. Урок номер один по технике ведения допроса. Я пожал плечами.

— У каждого свой вкус, — сказал я. — Разумеется, произведения детективного жанра особым реализмом не отличаются. Попытайся автор воссоздать реальное раскрытие какого-нибудь уголовного дела, это была бы скучнейшая книга на свете. Кому охота читать записи бесконечных телефонных переговоров, статьи уголовного кодекса и протоколы судебных заседаний?

— Однако на самом деле преступления именно так и раскрываются, — заметил инспектор.

— Но читателям-то не это нужно. Они жаждут напряженного действия и — клише. Да, конечно, в определенном смысле им хочется и реализма — в пределах того, что описываемые ситуации должны быть узнаваемы. Так к чему же обманывать их ожидания?

— Да, но как быть с фактами?

— Что ж… Оба мы прекрасно знаем, что, если в человека попадает пуля, его вовсе не отшвыривает на несколько метров по воздуху. Однако в бесчисленных фильмах-боевиках и романах-триллерах жертвы выстрелов вылетают из окон, проламывают перегородки и переваливаются через перила. Публика попросту ждет этого, и, если не оправдать ее ожидания, реакция будет негативной.

Ким Венделев, похоже, задумался над сказанным.

— Люди хотят быть обманутыми, — подытожил я.

— А никогда не возникало искушение проделать все это самому? — внезапно спросил он.

— Проделать что?

— Совершить идеальное убийство, — отозвался он. — Я имею в виду… ведь большую часть своей жизни ты выдумывал разные хитроумные способы умерщвления людей. Так вот… неужели у тебя никогда не возникает желания попробовать это самому? Доказать, что ты умнее всех?

Я покачал головой:

— Никогда.

— Даже когда ты читаешь в газете об убийстве, где преступника задерживают из-за какого-то совершенного им глупого промаха?

Я почувствовал зуд у корней волос и сделал над собой усилие, чтобы не почесаться. К чему он упомянул о газете? Это что, намек на убийство в Гиллелайе? Хочет показать, что усматривает связь того происшествия с убийством Вернера?

— Может, иногда меня и забавляет, насколько непредусмотрительно могут поступать совершившие убийство люди, однако мне никогда даже не приходило в голову самому попытаться это сделать.

— И ты никогда не старался поставить себя на место убийцы?

— Только с целью соблюдения формальной логики. Я осматриваю место преступления глазами убийцы, чтобы все там было тютелька в тютельку. Все вещи должны располагаться верно, предметы мебели стоять правильно по отношению друг к другу, вход и выход находиться там, где им и положено. — Я сделал паузу. — Ведь я же писатель, а не преступник.

Ким Венделев кивнул.

«Вот и наступил тот самый момент, — подумал я. — Теперь он вытащит газету с заголовками об убийстве в Гиллелайе, а рядом разложит посмертные снимки Моны Вайс, с которых она будет смотреть на меня своими голубыми глазами. Сейчас он начнет свою психическую атаку».

Вместо всего этого инспектор сделал протестующий жест.

— Да-да, конечно, просто я хотел побольше узнать о том, как ваш брат писатель работает, — сказал он. — Думаю, у нас в полиции многим невдомек, как вы умудряетесь выдумывать все эти ужасы и при этом не свихнуться. По ночам-то хоть удается спать спокойно?