Однако «его дети» все еще живы…

Знаю, сюжет не блистал оригинальностью, однако всегда найдется кто-то, кто не читал и не смотрел «Мальчиков из Бразилии».[42]Им такие вещи кажутся достаточно крутыми. Тем не менее большинство критиков сходилось во мнении, что «Внутренние демоны» — это моя очередная циничная попытка сыграть на страстях читательской аудитории — желании испытать ужас и праведный гнев.

Меня снова объявили «мистером Кошмаром», а «Внутренних демонов» — вредной и опасной книгой, от чтения которой лучше воздерживаться, что, естественно, моментально привело к росту показателей продаж. Многие библиотекари, считая своей святой обязанностью быть строгими блюстителями морали, отказывались выдавать книгу читателям моложе восемнадцати лет. В результате тинейджеры стали красть роман с полок библиотек и тайком смаковать наиболее кровавые сцены. Среди юнцов книга, равно как и мое творчество вообще, стали предметами культа. В одной из школ Ольборга[43]преподаватели раскрыли тайную организацию учеников под названием «Клуб поэтов смерти», члены которой тщательно выискивали и читали на своих собраниях вслух наиболее живописные описания пыток, содержащиеся в различных литературных произведениях. Оба моих романа о демонах являлись для них чуть ли не библией. На их основе они писали наброски разного рода сюжетов, которые были вполне достойны стать полицейскими отчетами, благодаря точности в передаче отдельных деталей. Родители, разумеется, были шокированы, школьные власти — в бешенстве, а радикальные правые политики в один голос заговорили о запретах, цензуре или же, как минимум, о введении возрастных ограничений рекомендательного характера на чтение отдельных категорий книг, подобно просмотру кинофильмов. Множество моих коллег-писателей объявило моим произведениям самую настоящую войну. Они утверждали, что мои книги не имеют ничего общего с литературой, и намекали, что потраченная на них бумага нашла бы себе гораздо лучшее применение где-нибудь в туалете.

А продажи все росли и росли.

Мне стали поступать угрозы по телефону. Злобные голоса величали меня последней тварью и описывали, как именно разделаются со мной, причем с такими красочными подробностями, которые мне самому даже и не снились. Мы засекретили свой номер телефона, что отчасти помогло, однако письма продолжали приходить целыми пачками. Когда я засекретил и адрес, «фанатскую почту» стали пересылать на адрес издательства. Каждую неделю меня там поджидал огромный мешок читательской корреспонденции. Поначалу я открывал и читал все письма, в том числе и ругательные, однако со временем я научился визуально узнавать те, где содержались наиболее яростные нападки, — почерк на конверте, казалось, сам источал злобу.

Тем не менее у меня все еще были и ярые приверженцы, присылавшие по почте свои благодарности. Отнюдь не каждый решился бы публично признаться, что читал мои книги и они ему понравились, однако приходившие письма свидетельствовали об обратном. Многие признавались, что чтение романов произвело на них неизгладимое впечатление, причем не только из-за сцен насилия и ужасов, но и из-за созданных мной образов персонажей. Упоминали они и о присутствии в моих романах красочных описаний и ярких, живописных картин, тронувших их в большей степени, нежели что-либо подобное за много лет.

Между этими диаметрально противоположными группами писем располагалась третья, которая больше всего меня беспокоила. Это были признания ненормальных. Первые строки напоминали письма фанатов, однако вскоре они приобретали гораздо более тревожную направленность. Авторов интересовали специфические детали отдельных сцен, то, каким образом мне удалось в тонкостях изучить эффект, достигаемый с помощью того или иного орудия убийства. Иногда они указывали на мои ошибки в описании реакции тела человека на определенного рода физическое воздействие. Некоторые писали, что лично пытались проиграть различные эпизоды романов, и либо хвалили меня за точность и наблюдательность, либо указывали на ошибки и несоответствия — к примеру, неправильное расположение трупа или неверную позу. Были и такие, кто признавался, что использовал сцены из книг в своих ролевых сексуальных играх. Случалось, они благодарили меня за полученное ими наслаждение, а один читатель в качестве подтверждения даже прислал подборку фотографий.

Несмотря на такое пристальное внимание к своей персоне, никаких проблем с появлением на улице у меня не было. Разумеется, люди меня узнавали, однако они редко пытались вступить в прямой контакт. Может, боялись, что стоит им приблизиться, как я превращусь в одного из описанных мной монстров. Те же, кто все же решался заговорить, как правило, просто просили автограф. Одна женщина рассказала мне, что, прочтя «Внутренних демонов», совсем лишилась сна, другая, обливающаяся потом беременная особа, — что вынуждена была прервать чтение до тех пор, пока благополучно не разрешится от бремени.

Создавалось впечатление, что у каждого есть свое собственное мнение по поводу моей последней книги вне зависимости от того, прочел он ее или нет. Тем не менее многие все же роман купили и прочли.

Лина была исключением.

По прошествии месяца это стало меня слегка раздражать. Разумеется, пока я таскался по всем этим интервью и приемам, она занималась детьми, однако при этом, на мой взгляд, жена могла бы выказывать чуть больше интереса к моей работе. Я попенял ей на это, однако минул еще целый месяц, прежде чем она решилась.

Лучше бы я никогда даже не заикался о том, чтобы она взялась за «Внутренних демонов».

Она начала читать роман, когда я был в Германии. В поездке меня сопровождал Финн. Нам нужно было встретиться с немецким переводчиком книги, а также уладить кое-какие дела в связи с заключением контракта с берлинским издательством. В первый день вечером я позвонил из отеля домой, Лина как раз приступила к чтению. Она заметила, что книга чересчур кровавая. Мы немного поговорили о девочках, я рассказал ей о директоре немецкого издательства, который оказался фанатом виски и пытался наглядно продемонстрировать нам это за обедом. На следующий день трубку никто не взял, а в третий вечер сработал автоответчик.

Я был скорее удивлен, нежели обеспокоен. Видимо, оставшись одна с детьми, Лина решила на эти дни перебраться к отцу, подумал я.

Когда я наконец вернулся, изрядно измученный тремя днями бесед на литературные темы и обильными возлияниями виски, дома не оказалось никого. На кухонном столике лежал экземпляр «Внутренних демонов».

Из него торчала записка.

Все кончено.

Сомневаюсь, что впредь смогу позволить тебе общаться с дочками.

Лина.

Я перечитал эту записку, вероятно, раз сто, причем никак не мог отделаться от чувства, что сейчас все закончится и они вернутся. Немецкий издатель подарил мне бутылку тридцатисемилетнего «Хайленд парк» для употребления по особому поводу, однако в тот вечер она была откупорена, и, когда я проснулся на следующее утро, в ней едва ли оставалась четверть содержимого. Я не стал сразу же звонить Лине, хотя и подозревал, что она у своего отца на Амагере. Догадывался, что это бесполезно. Прежде чем связаться с ней, мне нужно было самому собраться с мыслями, выработать стратегию поведения. Но поскольку в течение ночи я так и не сумел составить подходящего плана, то утром, выпив чашку крепчайшего кофе, набрал номер отца Лины.