– Тогда будьте покойны, – отозвался Шерман. – Моя страна поддержит ваши усилия.

– Хорошо бы побыстрее, – пылко проговорил Долглиш. – Я поднимаю свой стакан и благодарю вас, генерал. Это самый памятный момент в истории моей страны.

***

За ночь тучи выплакали весь дождь без остатка, и утро дня первого послевоенного заседания парламента выдалось чистым и ярким. Тарахтя колесами по мокрой мостовой, сияющей в лучах солнца, богато изукрашенная карета Бенджамина Дизраэли подкатила через Уайтхолл к площади Парламента. Она остановилась у парадного входа как раз в ту минуту, когда Биг-Бен начал отбивать одиннадцать. Подбежавший лакей опустил подножку и отступил, давая дорогу Миллу и Дизраэли. Оба прошли, не поднимая глаз на солдат в синих мундирах, стоящих на часах у входа.

Заседания парламента возобновились.

Открытие было кратким, даже чересчур, и члены парламента протестующе зароптали. Лорд Рассел, сидевший в переднем ряду, медленно поднялся и кивнул оппозиции, сидевшей напротив, напрочь игнорируя Джона Стюарта Милла, хотя тот находился всего в нескольких футах от него.

– Джентльмены, настал трагичнейший из дней, – голос его звучал глухо, потерянно, будто предвещая неминуемую беду. – Я даже не знаю, как вас уведомить, ибо со дня нашего последнего заседания разыгралось много ужасов. Наши войска разбиты, наша страна оккупирована. Наша королева – узница в Осборн-Хаусе. – При этих словах парламентарии негодующе зашумели, послышались даже гневные возгласы. Спикер заколотил своим молотком, призывая собрание к порядку.

Рассел поднял руку, и протесты понемногу стихли.

– Мне поведали, что палата лордов распущена – столетия нашей истории отринуты единым росчерком пера.

Злобные вопли усилились, парламентарии в ярости затопали ногами, не утихая, несмотря ни на призывы лорда Рассела, ни на хриплые крики спикера, требующего тишины, ни на упорный грохот его молотка. Лишь немногие члены собрания осознали, что двери распахнулись и в их проемах появились американские солдаты, взяв винтовки наизготовку. Потом разомкнули ряды, чтобы впустить генерала; тот, чеканя шаг, прошел вперед, остановился перед лордом Расселом и заговорил с ним. Рассел скрепя сердце кивнул и вскинул обе руки, призывая к молчанию. Мало-помалу негодующие парламентарии нехотя стихли. Как только его голос стал снова слышен, Рассел заговорил:

– Мне снова напомнили – в который раз, – что наша палата собрана на определенных условиях. Мы должны добиться, чтобы наши голоса были услышаны, но при том заняться насущными делами. Если мы этого не сделаем, то сами же и заткнем себе рот, даже не успев его раскрыть. Мы в долгу перед народом нашей страны, мы его представители, высказывающиеся от его лица. Разыгрались ужасающие события, и мы сумели выйти из них целыми и невредимыми. Но и эта палата должна выйти целой и невредимой, дабы мы говорили от лица нации.

Рассел сел под одобрительный гул членов парламента. Американский офицер развернулся и покинул зал, солдаты за ним. Двери закрылись.

Рассел сел, и тут же ему на смену поднялся лидер оппозиции Бенджамин Дизраэли.

– Достопочтенные джентльмены, позвольте совершить небольшой экскурс в нашу историю. Забывая историю, мы рискуем повторить ее сызнова. В прошлом наша страна уже пережила кровавый раскол. Король был свергнут, парламент распущен. Человек, нарекший себя протектором , захватил власть над страной и правил железной рукой. Однако я вовсе не призываю Кромвеля наших дней. Я призываю лишь поддержать правление закона, провозглашенного Великой хартией вольностей и Биллем о правах. Я призываю вас выслушать, что имеет нам поведать мистер Джон Стюарт Милл.

Безмолвная ненависть почтенного собрания сгустилась настолько, что буквально обжигала кожу. Милл ощутил ее, но даже бровью не повел.

Он пришел сюда, вооружившись словом истины, ставшей его опорой и защитой. Встав, он огляделся, развернув плечи и сцепив руки за спиной.

– Я хочу поговорить с вами о том, что способ правления – это вопрос выбора. Я говорю о принципах, над которыми работал изрядную часть своей жизни, и большинство этих практических рекомендаций были одобрены другими людьми – многие из которых сидят в этом зале. В своих дебатах и либералы, и консерваторы не могли прийти к единому мнению. Но я утверждаю, что в нашем распоряжении имеется куда более удачная доктрина – не просто компромисс, но нечто более широкое, настолько всеобъемлющее, что принять эту доктрину смогут и либералы, и консерваторы, не отрекаясь от убеждений ни в чем таком, что они считают символом собственной веры. Я прошу вас взглянуть на британскую историю, не забывая американцев, ныне пребывающих среди нас. – Милл спокойно дождался, пока возмущенное ворчание аудитории стихнет. – Не считайте их чужаками, ибо поистине они наши сыновья. Истина заключается в том, что их страна была выстроена на наших собственных доктринах. С самого начала основополагающим принципом Соединенных Штатов была британская идея свободы. Возможно, за истекшее время она ускользнула из наших рук, но ее по сей день свято блюдут по ту сторону Атлантики. Тот факт, что американцы в качестве образца для своей демократии взяли нашу, должен льстить нам, но не служить поводом для преклонения. В их конгрессе есть верхняя и нижняя палата – точь-в-точь как у нас. Но с одним громадным отличием. Все их представители избраны. Власть исходит от народа, а не от верхушки, как принято здесь. Я слышал множество ваших гневных криков по поводу декрета о роспуске палаты лордов. Но мысль, что власть может передаваться по праву кровного родства, показалась американцам абсурдной. Собственно говоря, так оно и есть. Как утверждал дальновидный англичанин Томас Пейн, страной должны править люди, наделенные высокими дарованиями, а не высокопоставленными родственниками. Ему наследственный парламентарий представлялся такой же нелепостью, как наследственный математик или наследственный мудрец – что столь же смехотворно, как венчание поэта лаврами по праву наследия.

Эти слова были встречены злобными криками – но и призывами позволить Миллу продолжать. Воспользовавшись моментом, чтобы бросить взгляд в бумаги, добытые из кармана, Милл снова заговорил громким и ясным голосом.

– Между нашими двумя демократиями существу ет громадная разница. В Америке правление идет снизу вверх. Здесь же оно направлено сверху вниз. Абсолютная власть принадлежит монарху, владеющему даже землей. Королева открывает и закрывает парламент, возглавляемый ее премьер-министром. На море наши пределы охраняет Королевский флот. В Америке же все обстоит совершенно иначе, согласно Конституции, излагающей права народа. В Британии ближе всего к Конституции подходит Билль о правах одна тысяча шестьсот восемьдесят девятого года, гласящий: «И так как ввиду отречения упомянутого покойного короля Иакова Второго от правления и вакантности вследствие этого престола Его Высочество принц Оранский…» Тут я хочу привлечь ваше пристальное внимание к следующим словам: «…которого всемогущему Богу угодно было избрать своим достославным орудием освобождения этого королевства от папизма и произвола власти». Смысл очевиден. Власть в этом краю исходит не от народа, а дана свыше. Наша монархиня правит своей властью, дарованной Богом. Она же, в свою очередь, вверяет свою власть правительству, но народ остается его слугой.