— Картины очень хорошие, — сказала она. — Живые. Сразу можно поверить, что это леди, которая получает удовольствие от своего любовника.

На первой картине Изабелла сидела в ленивой позе на кушетке. Одна нога свободно свисала с кушетки, касаясь пола, вторая, согнутая в колене, стояла на кушетке, полностью открывая чувственный холмик между ног. Рука была заведена за голову, тем самым подчеркивая напряженно выступающую грудь с затвердевшими сосками.

На второй картине Изабелла склонилась над спинкой кушетки, опустив голову и подставив бедра, готовая принять своего любовника. На третьей она с прямой спиной сидела на кушетке, обхватив руками грудь, и сквозь ее пальцы торчали соски. Четвертая картина изображала ее распластанной на кровати. Запястье правой руки и левая нога были привязаны к кровати лентами; в двух других углах кровати ленты валялись на постели, как будто были сорваны в процессе страстной игры. Когда Мак писал эту картину, их с Изабеллой соитие принесло насыщение такой силы, какую, казалось, невозможно было выдержать.

На каждом полотне присутствовал кувшин с желтыми розами, где-то они были в полном цвету, а где-то уже поникли и теряли лепестки. Знаменитый желтый цвет сглаживался ярко-красными оттенками драпировок и лент.

Ни на одной из картин не было видно лица Изабеллы. Мак рисовал ее либо в тени, либо лицо скрывали упавшие волосы. Никто, глядя на картины, никогда не догадается, что Мак рисовал свою жену.

Никто, кроме Мака.

— Неплохо получилось.

Мак погрузил кисточку в стеклянный кувшин, наполненный скипидаром.

— Да ты что? — удивленно воскликнула Изабелла. — Картины удивительно хороши. Мне казалось, ты говорил, что утратил свои способности писать маслом.

— Правильно.

Мак вытер кисточку тряпкой и поставил ее вверх щетиной в кувшин сохнуть.

— Возможно, тебя вдохновила тема. Женщина, готовая к игре.

— Меня вдохновила натурщица.

— Ой, только не надо говорить, что я твоя муза, Мак, — округлила глаза Изабелла. — Ты блестяще работал до того, как встретил меня.

— Я знаю только одно, — пожал плечами Мак. — Когда ты ушла от меня и я перестал пить, я не мог сделать ни одного мазка кистью. Но вот ты здесь, и вот то, что я сделал.

Да, это были эротические картины, но не в той неприкрыто грубой манере, в какой его друзья размышляли об эротике.

Эти картины представляли собой самые удивительные работы, какие когда-либо создавал Мак.

Возможно, алкоголь был тем самым катализатором, который до встречи с Изабеллой придавал его холстам убедительность, но после встречи с ней…

Мак попал в самую точку: Изабелла стала его музой. Когда он перестал пить и Изабеллы не оказалось рядом, его талант покинул его. А теперь он вернулся.

Эти полотна подарили Маку головокружительную надежду, вознесли его на вершину счастья. Он понял, что может писать картины, будучи абсолютно трезвым. Единственное, что ему для этого нужно, — быть опьяненным Изабеллой.

— Ну что ж, — Изабелла продолжала изучать картины, — по крайней мере ты сможешь заставить отвратительного Рэндольфа Мэннинга подавиться его пари. Ты выиграл.

— Нет, — тихо сказал Мак, — я проиграл. Я отыщу своих друзей и скажу им, что проиграл.

Шотландский лорд и его леди, возможно, живут отдельно, но праздники, которые леди устраивает в Бакингемшире, не становятся менее расточительными. Злопыхатели пытаются распустить слух, что у леди есть поклонники, но ваш покорный слуга рад отметить, что ее поведение, похоже, вне всяких подозрений.

Июль 1879 года

Изабелла уставилась на Мака, который как-то странно смотрел на картины. Он распахнул рубашку на разгоряченном теле, но оставил на голове красный платок.

— О чем ты говоришь? — требовательно спросила Изабелла. — Эти картины превосходны, именно то, что надо твоим друзьям.

— Изабелла, милая, меньше всего мне хочется, чтобы Рэндольф Мэннинг и остальные мои так называемые друзья смотрели на тебя на этих картинах своими похотливыми глазами.

— Но они и не будут. Я хотела сказать, что они не будут знать, что это я. Вот и все. Ты пригласишь Молли и пририсуешь к моему телу ее голову.

— Нет, — покачал головой Мак, — я не стану этого делать.

— Мы же договорились. Молли всегда согласна поработать, ты же знаешь, ей нужны деньги для ребенка.

— Мы ни о чем не договаривались.

На лице Мака появилось упрямое выражение, и это означало, что ни сам Бог, ни его ангелы не смогут заставить его изменить принятое решение.

— Это ты предложила мне перемешать головы и тела. Только я не помню, чтобы выражал свое согласие с этим.

— Ты самый несносный человек, Мак. Ну и что ты собираешься им сказать? Зачем сознательно проигрывать пари?

— Я скажу им, что они были правы, — Мак снял с головы платок, — что я стал слишком последовательным блюстителем нравов, чтобы рисовать такие картины.

— Но это не так. Я не позволю им смеяться над тобой!

Мак сел на импровизированную кровать и, откинувшись назад, оперся на локти. Хотя на последней картине кровать выглядела шикарной, в реальной жизни это был матрац, задрапированный красной тканью.

В распахнутой рубашке виднелась покрытая испариной грудь Мака, волосы были взлохмачены, на голых ногах бугрились прекрасно развитые мускулы. Тот факт, что этот поразительный мужчина выбрал Изабеллу стать его любовницей и женой, до сих пор изумлял ее.

— Ты знаешь, почему эти картины так хороши? — спросил Мак.

— Потому что ты блестящий художник?

— Потому что я безумно влюблен в женщину, которую писал. Любовь здесь присутствует в каждом мазке, в каждой капельке краски. Я не мог так работать, когда позировала Молли, потому что для меня она была только натурщицей, как ваза с цветами. А ты — настоящая. Я познал тебя на вкус, на запах, на ощупь — все это великое множество оттенков и ощущений. Я люблю каждую частичку тебя. Вот все это я и воссоздал на полотне, и никто в мире не должен видеть эти картины, кроме нас двоих.

— Но ты так много работал. — Его слова согрели Изабеллу, сделали более уступчивой. — В твоем клубе тебя поднимут на смех.

— Меня больше не волнует, что думают обо мне эти пустоголовые развратники. Где все они были, когда я страдал и думал, что умираю? Беллами был рядом, и Йен. Кэм и Дэниел. Даже Харт приехал, чтобы помочь мне. А джентльмены, которые утверждали, что они мои друзья, либо мучили меня, либо исчезали. — Мак посмотрел на картины, и на его лице заиграла улыбка. — Пусть они смеются надо мной, но эти картины — только для нас, жена. И больше ни для кого.

— Они заставят тебя присоединиться к оркестру Армии спасения,[6]— с несчастным видом сказал Изабелла.