— Что — еще? — выждав, спросил подчиненный.

— Сдается мне, Скрепер тоже захочет попасти свои активы. Увидим его — убьем.

«Или он нас», — подумал Марат.

А рекламист, о котором вспоминали Али с Маратом, проснулся сегодня во вполне добром расположении духа.

Не вставая с удобно промятой постели, он попытался разобраться, почему это с ним — и вдруг такое: как правило, по утрам настроение Береславского никак нельзя было назвать хорошим.

Подумав, Ефим Аркадьевич пришел к следующим выводам.

Во-первых, его никак не удручает, что Татьяна Валериановна Смагина окончательно и бесповоротно покинула его кровать. Потому что спала она в ней абсолютно бессмысленно и бесполезно — на взгляд Ефима Аркадьевича, конечно.

Кроме того, он не мог не заметить страстных чувств, испытываемых к данной особе его другом Самураем. И похоже, чувства не были безответными. А потому Ефим Аркадьевич вполне рад за друга.

Здесь, правда, вкралась еще одна мыслишка. На этот раз не столь лучезарная.

О том, что пятнадцать лет назад — а еще лучше двадцать пять — любая женщина, выбравшая не его, Береславского, а кого-либо другого, пусть даже лепшего кореша, непременно бы его этим поступком огорчила.

Нет, Ефим и тогда прекрасно понимал, что всех их не перелюбишь. Но в подобном деле даже движение к недостижимой цели притягательно.

Так вот, сейчас уход Смагиной никак его не расстроил. К счастью, есть еще приятные женщины — не при Наташке будь сказано, — удостаивающие Ефима Аркадьевича своим благосклонным вниманием.

Да и в возрасте имеются не только минусы. Плюсы тоже. Так, скажем, круг его пристрастий в 18 лет был ограничен донельзя: ниже 17 — дети, старше 20 — старухи. Если считать на страну, на каждый год рождения приходится по миллиону мужских и миллиону женских особей. «Сколько ж это получается в сумме?» — прикинул Ефим. Получалось всего-навсего около четырех миллионов любвепригодных женщин.

А у зрелого мужчины — ну, этак 45–50 лет — диапазончик-то пошире будет. Никак не меньше тридцати миллионов возможных подруг.

«Впрочем, понижающий коэффициент ввести придется, — отметил про себя тщеславный, но в научном плане бескомпромиссный профессор. — Съесть-то он съест, да только кто ж ему даст?» — применительно к рассматриваемой проблематике старый анекдот про дистрофичного тигра в зоопарке приобрел новое наполнение.

Однако это уже было грустно, а Береславский старался о грустном не думать. Грустное — оно само пробьется, так чего ж его торопить?

«К тому же и повышающий коэффициент тоже ввести можно, не про виагру будь сказано», — продолжил он свое мысленное малонаучное исследование.

Ведь с годами он стал умнее, а в его табели о рангах появились вполне симпатичные записи.

«Эх, если б еще это перевешивало пузо и лысину», — вздохнул Ефим. Нет, все же по всему выходило, что по утрам на эту тему лучше не думать.

Лучше думать о завтраке, который предстоял точно, — в отличие от любви.

А еще хорошо думалось о том, что Скрепера уже два дня не видно. И тех парней, с которыми в Омске сцепился Самурай — он рассказал Ефиму, откуда взял пистолет, — тоже, к счастью, не видно, не слышно.

Ефим в кайф предположил, что эти ребята, несомненно, друг с другом связаны. И несомненно, друг друга не любят. Так, может, они просто друг друга и перебили, оставив профессора с миром? И с без малого тридцатью тысячами долларов наличных, кстати. Что тоже дополнительно приятно.

А что, это вовсе не так уж нереально.

Эх, как бы было неплохо, если б все так и вышло.

И тут до него наконец дошла затаенная причина утреннего веселья. Даже стыдно стало чуть-чуть. Потому что профессор должен был вовсе не радоваться, а расстраиваться случившемуся.

Ведь в славном городе Красноярске местные рекламисты оказались настолько самодостаточными, что попросту проигнорировали их запланированные мероприятия. Да и еще посчитали на местном же специализированном сайте, сколько жадные москвичи намерены заделать бабок на их стремлении к знаниям.

Короче, утренние семинары были отменены за неимением слушателей.

Этот момент еще вчера разозлил Береславского. Здешние сайтописцы были явными клеветниками. Бабки он, разумеется, любил и никогда от них не отказывался. Но сам пробег примитивным «чесом» никак не являлся. Здесь все было куда тоньше.

Московские профессионалы честно и абсолютно бесплатно — деньги, упомянутые на сайте, видимо, брали уже местные партнеры пробега — делились знаниями с теми, кто в них нуждался. В результате завязывались дружеские отношения сразу со множеством региональных представителей профессионального сообщества. А вот они — связи — уже давали деньги. И неизмеримо большие, чем просто гонорары от консультаций.

Вот же черт! — вдруг сообразил профессор. А ведь ровно так же он радовался, когда в школьный класс не приходил учитель! Умом понимал, что — теряет. И что правильнее было бы огорчиться. Но ведь ленивому сердцу не прикажешь…

И все-таки это было хорошо.

Он встал и босиком, в одних лишь обширных сатиновых «семейных» трусах, расписанных «огурцами», — профессор был приверженцем традиционных ценностей — подошел к окну. В номере, выделенном командору совершенно бесплатно, все было прилично: Ефим раздвинул плотные дорогие занавеси, потом открыл настежь створки тройных, с расчетом на зиму, стеклопакетов. В комнату ворвалось яркое — и жаркое! — сибирское солнце.

А через улицу, совсем рядом, быстро нес свои холодные воды Енисей. Здесь он был, конечно, не столь могуч, как в своем нижнем течении, но все равно изумительно хорош.

Вообще все сегодня было хорошо. А тут еще Енисей.

Ефим всегда любил воду и всегда любил корабли. И именно этого ему постоянно не хватало в его горячо любимой Москве.

«Да, что-то такое есть в идее поворота сибирских рек», — расслабленно подумал он, зажмурившись и подставляя солнцу толстые щеки. По крайней мере, он бы точно не отказался однажды поутру обнаружить, что его подмосковная дача — оставшись, разумеется, подмосковной, — стоит на крутом енисейском берегу.

«А еще чтоб море Средиземное где-нибудь от Коломны начиналось», — завершил он приятную идею.

Правда, тут же устыдился. Ведь профессор же! А мечтает о чем-то, сильно напоминающем самые мрачные сценарии глобального потепления.

Отвлек его звонок стационарного телефона. Ефим снял трубку. И услышал густой, с хрипотцой голос Дока:

— Ты уже поел? А то через полчаса — у автобуса.

А вот этого — пропустить завтрак — Ефим себе позволить никак не мог. Он с неожиданным проворством напялил туфли, потом рубашку, потом брюки.

Уже во время надевания последних понял, что алгоритм был некорректен — туфли плохо лезли в узкие штанины. Но переобуваться не стал, просто покрепче ухватился за края штанов — в ненадетом виде они напоминали большой раскрытый мешок — и посильнее втиснул ногу. Раздался легкий треск, настороживший профессора, однако безобразных последствий, к счастью, не наступило. Тогда он повторил удавшийся фокус со второй ногой. И почти бегом — совсем бегом он передвигался лишь в редчайших обстоятельствах — отправился в ресторан на первый этаж.