Поэтому вместо страшных догадок она сказала:

— Это и мое прошлое тоже. Я плохо знала его. Мы редко встречались, но когда встречались, он всегда был добр ко мне. А потом… А потом из-за него я потеряла свою мать. И ты полагаешь, что после этого я не имею права знать о том, что это был за человек? Разве я не вправе избавиться от белых пятен в моем прошлом?

— Значит, ты хочешь узнать, что он был за человек? Удачи тебе, — буркнул он. — Мне лично казалось, что я знаю его лучше всех на свете, а вот спроси меня: зачем он сбежал — не отвечу. Не знаю. — Он помолчал. — Кстати, обо мне. Если ты еще не удовлетворила свое любопытство относительно него до конца, лучше уж задавай вопросы мне. Мне не хочется усложнять тебе жизнь, Фэйт, поверь, но… я сделаю все, чтобы защитить своих родных.

Раз уж он сам предложил… Нет, нет! Сейчас было не время для расспросов. Она сидела перед Греем полуголая. Перед Греем, который сам походил на бочку с порохом, готовую в любую минуту взорваться. Поэтому она промолчала. Через некоторое время губы его скривились в усмешке и он проговорил:

— Что-то я не слышу от тебя никаких обещаний, дорогая. Ну что ж, подумай хорошенько. Не делай себе же хуже. Веди себя хорошо.

— Как примерная девочка?

— Как разумная женщина, — уточнил он. Рука его снова потянулась было к ней, но замерла в воздухе на полпути. Она чувствовала, что ему хочется остаться, хочется продолжить то, что начал. Но она отказала ему, и он нашел в себе силы прислушаться к этому. Пока. И Фэйт, и Грей знали, что каждая новая встреча будет означать возобновление этой борьбы. И с каждым разом соблазну будет все труднее сопротивляться.

— Пойду, — объявил он.

— С Богом.

Он остался на месте.

— Не хочу уходить.

— И все же придется.

Он усмехнулся.

— С тобой нелегко, Фэйт Девлин.

— Харди.

— Я не знал его. Он для меня нечто нереальное. Ты любила его?

— Да.

«Но совсем не так, как тебя!!!»

Темные глаза его сверкнули, и на этот раз он все-таки коснулся ее, проведя рукой по щеке.

— Ты навсегда останешься для меня Девлин. Со своими рыжими волосами и колдовскими глазами.

Наклонившись, он поцеловал ее в губы. И сразу же ушел. Когда Фэйт услышала, как за ним захлопнулась входная дверь, напряжение наконец оставило ее.

У нее было такое впечатление, как будто по дому пронесся смерч. Сердце учащенно билось в груди, во всем теле чувствовалась усталость от долго сдерживаемого напряжения. Эти несколько минут были самыми эротичными мгновениями в ее жизни. А ведь он всего-то и сделал, что коснулся ее ноги. Если бы он не остановился, она окончательно потеряла бы над собой контроль. Фэйт пугала сила желания, которое просыпалось в ней от одного его взгляда, мимолетного прикосновения, от одного его запаха.

«Ты навсегда останешься для меня Девлин».

Эти слова никак нельзя было назвать комплиментом. Оставалось только надеяться, что он вовсе не имел в виду то, что никогда не забудет о ее происхождении и никогда изменит о ней мнения, как бы она ни старалась.

«Всегда буду любить тебя. Всегда.»

«Боже мой, только дотронулся до нее… и едва не кончил, — мрачно размышлял Грей. — Представляю себе, что случилось бы, если бы она дала мне войти в себя. У меня, наверное, остановилось бы сердце».

У него дрожали руки, когда он вел машину по дороге. Впрочем, пора бы уже привыкнуть. С некоторых пор это была естественная реакция на любую, пусть самую мимолетную встречу с Фэйт. Ему было бы, пожалуй, легче, если бы он не видел в ее глазах такого же ответного желания. Она могла сколько угодно изображать из себя каменную статую, сколько угодно на словах отказывать ему, но ей было не дано замаскировать выражение своих томных зеленых глаз. Грей знал, что не ошибается… Все признаки были налицо. Она тяжело дышала, у нее высоко вздымалась грудь, под тонкой тканью блузки четко обозначились отвердевшие соски. А губы покраснели и припухли еще задолго до того, как он поцеловал ее на прощание, будучи уже не в силах сдерживаться. На нежной коже лица выступил румянец…

Он хотел Фэйт, но должен был сделать так, чтобы она уехала. Это противоречие разрывало его на части, сводило с ума. Когда он потребовал от нее перестать наводить в городе справки об отце, она ничего ему не пообещала. Спорить не стала, но Грей уже достаточно хорошо знал Фэйт, чтобы понимать: ее молчание — признак упрямства. Она умела без видимой борьбы твердо стоять на своем. В детстве жизнь часто била Фэйт. Тогда она была беспомощна и беззащитна. Теперь другое дело. Если она задумала что-то, трудно будет заставить ее свернуть в сторону. Твердость характера, возможно, и помогла ей к двадцати шести годам уже заиметь собственное туристическое агентство.

Грей сознавал, что, скорее всего, не сможет убедить ее уехать. А что из этого выйдет, учитывая те чувства, какие она в нем вызывала… Даже подумать страшно!

Моника вошла в приемную офиса Алекса и улыбнулась Андреа. Руки ее мелко дрожали, но голос был спокойным.

— Надеюсь, он у себя? — спросила она. — Решила заскочить, раз уж оказалась в городе. Надо кое о чем спросить.

— Тебе повезло, — ответно улыбаясь, сказала Андреа. Она знала Монику с малолетства. — Минут пять назад только вернулся. Он пока умывается, но через минуту будет. Заходи, садись.

«Умывается» означало, что Алекс принимает душ. Мама сказала бы точно так же, как Андреа.

За всю свою жизнь Моника вообще не могла припомнить ни одного случая, чтобы мама упомянула про туалет или ванную. Ноэль считала, что физиологические потребности человека лучше скрывать, а если не удается, то не обращать на них внимания. Поразительно, как еще с такой жизненной философией она могла заниматься с папой любовью. Но ведь занималась, ибо она, Моника, и Грей являются убедительным тому доказательством. Еще удивительно, как после всех неприятностей, связанных с появлением на свет Грея — одно общение с акушёром чего стоит! — Ноэль умудрилась родить папе второго ребенка.

Монике было неприятно приближаться к кожаному диванчику, поэтому она отошла к окну и стала смотреть на площадь. Весна быстро отступала под натиском лета. Время неумолимо бежало вперед, в природе продолжался вечный и естественный круговорот, и ей, природе, не было никакого дела до человека, возомнившего себя ее царем, способным влиять абсолютно на все.

В кабинет вошел Алекс. Увидев Монику, он улыбнулся.

— Что привело тебя сюда сегодня? — удивленно произнес он.

Алекс только вчера ужинал у них дома и полагал, очевидно, что все дела можно было обсудить там.

Моника заглянула в его серые глаза, и у нее мгновенно пересохло в горле. Всю неделю она копила в себе мужество для того, чтобы явиться к нему для разговора, но теперь оно ей изменило.