– Нет! Все было не так! Все было совсем не так! Это и в самом деле был несчастный случай! Димка…

– Ты хочешь сказать, что Дима тут ни при чем? Не надо, Диночка, переворачивать правду. Еще раз повторяю: я знаю все, – жестко проговорил он.

– И что теперь?

Зачем спрашивать? Ясно и так: он все расскажет, всем все расскажет, и отцу, и милиции, а значит, Димку посадят в тюрьму, и Димка в тюрьме умрет. А может, отец этого и хотел, – узнать правду, потому и отправил меня к дяде Толе, чтобы он ее вызнал.

– А сама-то ты как думаешь?

– Вы уже вызвали милицию?

– Милицию? – кажется, он удивился. – Зачем?

– Не притворяйтесь! Вы вызвали милицию, Димку, наверное, уже увезли.

– Димку?

– Но тогда вот что: ведите в милицию и меня, пусть меня тоже посадят в тюрьму, вместе с Димкой. Нет, не так! Я скажу, что убила их я, пусть меня одну посадят, а Димку выпустят. Потому что он ведь из-за меня, из-за меня…

– Не надо, Диночка, к чему идти на такие жертвы? – Он погладил меня по волосам. – Глупая моя девочка, сумасшедшая моя девочка… Как же ты похожа на свою маму, просто оторопь иногда берет!

– В смысле, я такая же сумасшедшая, вы хотите сказать?

– Прекрасная сумасшедшая! Самая интересная, самая умная, самая разумная из всех известных мне интересных-умных-разумных безумцев. – Он поцеловал меня в макушку. – Неужели ты подумала, что я могу выдать твою тайну, да еще и в милицию позвонить?

– А вы разве…

– Нет, конечно, нет! К чему нам милиция? Мы ведь сами справимся, со всеми нашими проблемами разберемся.

– Нет никаких проблем! Был обычный несчастный случай!

– Конечно, несчастный случай, ситуация, вышедшая из-под контроля. Но теперь я стану контролировать все ситуации, и больше никаких непредвиденных случаев не будет. Только ты должна мне полностью довериться, хорошо? Что ты думаешь по этому поводу?

– Я думаю…. я думаю, что я ваша дочь, – вдруг ни с того ни с сего брякнула я.

– Дочь? – Дядя Толя наморщил лоб. – В каком смысле?

– В таком. Я думаю, что вы с моей мамой… ну… – я замялась, – в общем, были любовниками.

– Любовниками? Мы? – Дядя Толя оглушительно расхохотался. – Ну ты даешь! С чего ты взяла, что мы были любовниками? Дичь какая-то! Хотя, пожалуй, ты не так и не права! Нет, любовниками в физическом плане мы никогда не были, насчет своего происхождения можешь быть совершенно уверена. Но в духовном… не знаю, как тебе объяснить, нас с твоей мамой сближало то, что меня так заинтересовало в тебе – любовь к смерти, интерес к смерти. Да-да, не удивляйся, меня тоже всегда живо интересовала смерть. Видишь ли, это вообще чрезвычайно любопытный аспект. Все смерти боятся и все ее жаждут.

– Я совершенно не жажду!

– Да ты-то больше других, гораздо больше других ее жаждешь, только… только сама того еще не знаешь. Вот твой брат, например, совсем другое дело, у него жажда сведена к минимуму, страх преобладает. Несмотря на…

– На несчастные случаи?

– Ты же меня прекрасно понимаешь, зачем уточнять? – Дядя Толя слегка рассердился, но тут же улыбнулся мне – ему не хотелось терять налаженный со мной контакт. – Не будь такой колючей, Диночка. Так вот, – он придвинул ко мне свою табуретку, – одни люди жаждут смерти для себя, другие не для себя, разница по большому счету не имеет значения. А теперь я скажу одну вещь, которая тоже является тайной: мы с твоим отцом нашли способ преодолевать страх перед смертью.

– За-чем? – удивленно протянула я, мне было совершенно не понятно, к чему он клонит. Вообще весь наш разговор был странным.

– Зачем?! В том-то все и дело! Как раз тут у нас с ним пока существенные разногласия, но… Неважно! Послушай меня, Дина, бывают ситуации в жизни людей, когда смерть видится им единственным выходом, но мешает страх смерти. Для кого-то это хорошо – ситуация на самом деле только казалась безвыходной, на самом же деле все было вполне поправимо, человек хотел кончить жизнь самоубийством, в последний момент испугался, а потом понял, что убивать-то себя и не стоило. А для кого-то плохо – смерть действительно является избавлением, но человек боится и потому продолжает жить и мучиться.

– Мама на самом деле хотела умереть и нисколько смерти не боялась, ее папа каждый раз спасал.

– Потому и спасал, что боялась, поверь мне.

– Ну… не знаю. Вообще-то, она тоже так говорила.

– Вот видишь! – Дядя Толя обрадованно закивал головой. – Все боятся, все без исключения. Но мы с твоим отцом… Да что там, не буду преувеличивать свои заслуги! Не мы, а он, твой отец, нашел способ избавлять людей от страха смерти.

– Как?

– Этого я тебе пока сказать не могу. Но… Я могу показать тебе результат. Сейчас я поставлю одну запись, и ты многое поймешь. Ты услышишь исповедь одного человека накануне самоубийства. Обрати внимание, как спокойно он обо всем рассказывает – он совсем не боится предстоящей смерти…

Дядя Толя щелкнул кнопкой, магнитофон тихо загудел, и я услышала голос… голос, в котором не осталось ничего живого, – мертвый голос, лишенный каких-либо интонаций. Да, человеку, которому он принадлежал, не было страшно, ему было никак. Страшно стало мне. Голос вошел в меня, стал моим, вытеснив мой, живой голос. И человек тот вошел в меня, стал мною – или я стала им? – вытеснив меня, живую.

Так уже было, так уже было! Когда мы разговаривали с мамой на скамейке больничного парка – я трижды кончала жизнь самоубийством, меня спасали, но оставались шрамы на моих запястьях, оставалась желудочная боль. Так уже было, было! Когда умерла мама – это я выпила таблетки, заснула и не проснулась, это я нашла ее на кровати мертвой в конце ночной смены, это я, а вовсе не Димка, отвезла ей эти таблетки. Так уже было, было!

И вот теперь снова – так же. Он, мертвый человек, – я, мертвая. Но живая, живая, не утратившая способность чувствовать, бояться и страдать! И потому я ненавижу ее, ту женщину, его (свою) бывшую жену, которая его (меня) так подло бросила. Он просто констатирует факты, а я ненавижу и мучаюсь.

Я должна умереть… Нет, не так, умереть должен я. Надеть черный костюм – он надевался только один раз, на свадьбу, пять лет назад – и умереть. И еще надеть белую рубашку и галстук – его подарила на прошлый Новый год моя жена, Женя, Женечка, развратная сука. Зачем она мне его подарила, я не ношу костюмов! К чему тогда галстук? – и умереть. Смерть для меня – не только избавление, но и акт мести. И потом я теперь просто обязан умереть. Потому что и так мертвый, потому что любовь моя умерла. Почему она допускает мою смерть? Потому что ушла, потому что любимая, хоть и дрянь.

Это надо обставить поэффектней, чтобы она не догадалась, когда ее вызовут и пригласят в квартиру, что на момент моей смерти я был уже мертв. Пусть увидит праздничный стол, бутафорски накрытый на двоих, пусть ревнует к моей несуществующей новой пассии, пусть включит магнитофон и узнает, что я изменил ей не только физически – в нем будет кассета, наша с ней любимая кассета, которую я когда-то, в счастливые времена записал.