Гера, как и я, дала обет безбрачия. Ей даже мысли о сексе причиняли невыносимую боль. В качестве любовниц ее и женщины не привлекали. Меня тоже. Я только хотела второго родителя для ребенка, родителя, который разделил бы со мной радость от первой Робертиной улыбки, чтобы кто-то слушал мои бесконечные рассказы о больших достижениях маленького человечка, о том, как его стошнило прямо на меня, или как

он научился перекатываться по полу от одной стенки к другой, как обкакался…

Капитану явно пришелся не по вкусу такой треугольник: ребенок-женщина-женщина. Но то была разделенная любовь невиданной силы. Я восхищаюсь мягкостью и деликатностью Геры, а еще — сарказмом. Гера — прирожденная хранительница домашнего очага, она сумела превратить нашу спартанскую каюту в уютный дом: ковры, настенные украшения, свечи… Гера готовит, мы заигрываем друг с другом, соревнуемся, кто больше знает о феноменах космоса, тренируемся вместе. Гера — яростная, искусная воительница. Я многому у нее научилась (надеюсь, она у меня тоже).

Вместе мы растим Роберту, самого замечательного младенца в мире. Иногда она плачет, но стоит спеть ей колыбельную — сразу же засыпает. Интересно, какой вырастет наша девочка? Надеюсь, волосы у нее будут как у моей сестры, а ловкость, грация и чувство юмора — как у Роба. Хочу, чтобы мы стали лучшими подругами: она будет рассказывать мне о своих чувствах и мыслях, а я буду внимательно слушать, смеяться — если Роберта попытается шутить; буду заботиться о ней и ее друзьях. Одна жалость — Роберта сама не узнает, что значит быть женщиной, не родит, не вырастит своего ребенка.

Я сделала все, чтобы защитить Роберту. Упросила капитана поставить детей в задних рядах, чтобы пушечным мясом стали старики. Флэнаган нехотя, но согласился. Знаю, жизни детям это почти не гарантирует: шансов у нас почти никаких, ведь имя нашим врагам — легион.

И все же мне хочется, чтобы мой ребенок пережил мою смерть, хоть ненадолго ощутил горечь потери. Мой жизненный путь не будет полным и завершенным, если никто не оплачет мою гибель.

Улыбнись для меня, крошка. Дай подтереть тебе попку, дай обниму тебя, поцелую в нежные щечки, покормлю, пока пузико не раздуется.

Когда станешь женщиной или почти дорастешь до этого времени, вое плачь обо мне, помни меня в те минуты, а может, часы, пока и за тобой не придет смерть.

— Капитан?

— Что?

— С вами все хорошо?

— Нет.

— Могу ли я помочь?

— Нет.

— Что сказала Аллия?

— Просто обратилась ко мне с просьбой, которую я удовлетворил.

— Славно.

— А вот и ни хрена не славно. Заткнись и отвали, будь так добр.

— Капитан, не поддавайтесь тоске. Это плохо влияет на боевой дух.

Флэнаган пристально на меня смотрит.

— Брэндон, — говорит он. — Что?

Впервые за время нашего знакомства я начинаю опасаться за свою жизнь. В глазах у капитана — гнев. Гнев на грани безумия. Но командир умудряется совладать с берсерком внутри себя.

— Оставь меня, Брэндон, — обессилено просит он.

— Есть.

О чем призадумалась?

Так, рефлексирую.

Что за повод?

Любовь. Боюсь, капитан безумно, всецело и безнадежно в меня втрескался.

Э, чего-ооо?!. То есть о да, конечно! Твои опасения более чем обоснованны.

Разумеется, он свои чувства скрывает. Грубит, язвит, даже отточил на мне искусство цветистой саркастической речи. «О Лена, — говорит он, — мы твои смиренные рабы, недостойные того, чтобы ты растрачивала на нас свое остроумие» или «Позволь услужить тебе, о любимая госпожа, унизиться пред тобой, хоть мы и так ниже плинтуса, лишь бы только ублажить тебя!». Все это, конечно, притворство, напускная грубость, призванная скрыть обожание и желание.

Ты, как всегда, проницательна.

Такое поведение порядком утомляет. Помнишь, у себя в каюте я давала концерт, наполняла зал вселенской гармонией резонансного колебания суперструн?

Да, ты…

Я создала собственную шкапу звука, основанную на теории резонанса атомной структуры; первая нота — электрон, вторая — электрон-нейтрино, третья — кварк и так далее. Признаюсь, параллели между музыкальным резонансом и резонансом частиц слегка притянуты за уши, но нельзя отрицать, что я открыла музыку с новым глубинным смыслом. Флэнаган потом напевал себе под нос мою мелодию: «Дум дума дум дум ДУМ ДА ДА ДААА». Вот только я не писала мелодию, а хотела преподнести это звучание как музыкальный символ скрытой структуры Вселенной.

Восхитительно!

Благодарю. Да, мои мелодии не идеальны, но они во сто крат лучше блюзовых похоронных маршей. Одни и те же трехнотные переходы, под которые поют, подражая голосам представителей рабочего класса. Сплошные претензии на истинную музыку, недостойные ничего, кроме жалости.

В яблочко.

Да, но не следует забывать: Флэнаган — относительно неискушенное человеческое существо. Я-то жила на Земле, овладела двумя десятками языков, посещала концерты классической музыки в Праге, Вене, Нью-Йорке. Видела подлинники известных картин. Я настоящая гражданка Вселенной

Так или не так?

О, прости. Да, конечно, согласен!

А вот Флэнаган родился и вырос в пещере. Жил среди пиратов. Признаю, он довольно начитан, но по природе своей — полный невежда.

Любопытно, но именно эти черты меня в нем и привлекают. Он будто глина, из которой нужно слепить что-нибудь путное. Я могла бы сотворить нечто стоящее из этого неотесанного, сквернословящего волосатого вымогателя.

А еще у нас здорово получается друг друга подкалывать. «Тебе бы побриться», — говорю я ему с убийственной иронией, или «Ты мужлан», или «Заткни уже на хрен вонючую пасть и не смей говорить со мной свысока, ты, наглый хреносос!».

Ты, разумеется, обратил внимание, какой у меня высокий уровень иронической риторики.

Меня бесит эта его улыбочка, ведь Флэнаган не улыбается — ухмыляется. Он постоянно спорит со мной, говорит, мол, «Хеймдалль» зарегистрировали еще задолго до того, как я стала Президентом человечества. Еще Флэнаган утверждает, будто Надеждой управляла группа ученых и философов, и будто она — не моя вотчина. Однако я и не говорила, что Надежда — моя вотчина. Я только любила ее до безумия, отдавалась ей без остатка. Конечно, у моего детища было много отцов, но это не лишает меня материнских прав на него.

Флэнаган постоянно ворчит: мол, я обязана внести свою лепту в дело пополнения пиратской армии. Но об этом и речи быть не может. Я ему кто, свиноматка?! Не позволю так себя унижать! Стоит представить, как мою яйцеклетку оплодотворяет чей-нибудь сперматозоид, как мне кажется, будто меня изнасиловали. Такое это варварство. К тому же секс в моем возрасте — сам по себе тяжелое испытание. Про зачатие и говорить нечего.