Интересно, сколько раз мне пришлось за эти дни хвататься за оружие, причем с разных сторон? Если выживу, надо будет подсчитать. Неплохая статистика должна получиться.

Герман пришел в себя сразу, и я не смог вырвать у него пистолета. Мы стояли перед невысокой каменной лестницей, и со стороны можно было подумать, что два петуха сошлись грудью. На самом деле, каждый из нас пытался выкрутить другому руку, и я чувствовал, что через секунду или две он одолеет. Я стоял лицом к входной двери и видел входившего. Точнее входившую, потому что это была Катя. Та самая, которая должна сейчас лежать в морге, с тремя огнестрельными ранениями.

Какая-то сила наполнила меня, и, оттолкнувшись, я прыгнул вниз, увлекая за собой стоящего спиной к ступенькам Германа. Его сто тридцать семь килограммов сослужили ему плохую службу. Не удержавшись, он полетел спиной вперед и ударился затылком об пол, выложенный зеленой кафельной плиткой. Хруст ломающегося черепа был невыносим.

Я лежал на животе, чувствуя, как стекает кровь из разбитого при падении носа. Что-то острое упиралось в верхнюю губу, но даже подозрение, что я остался без передних зубов, не могло заставить меня подняться. Нокдаун, в котором я пребывал, настраивал на лирический лад, поэтому, когда я почувствовал маленькие, но сильные женские руки, помогающие мне встать, мне захотелось их поцеловать. Что я и попытался сделать, но мне не удалось, и если бы не Катя, я вновь мог соприкоснуться с полом, на котором лежало безжизненное, теперь уже точно, тело бывшего друга.

Катя, это была именно она, а не призрак замка Морисфил, что-то говорила, помогая добраться до лифта, но я ничего не слышал, оглушенный счастьем. Или падением? А может, и тем и другим?! Как бы там ни было, я чувствовал себя на седьмом небе. Мы поднялись к ней в квартиру, где она помогла мне добраться до ванной, чтобы я мог в очередной раз привести себя в порядок.

Зуба, как я и думал, не было. Остался острый кончик, который резал верхнюю губу, и вообще это было жутко неэстетично. Нос был сломан еще вчера, но после сегодняшнего падения лучше не стало. Кровь уже не шла, но дышать я мог только ртом. Опустив руки в холодную струю воды, я стоял, облокотившись на раковину. Мысли были разными. Одни четкие такие, осмысленные, другие, напротив, расплывчатые, размытые.

Например, я совершенно ясно представлял себе, что здесь оставаться нельзя, но и выходить сейчас тоже не стоит. Внизу уже наверняка обнаружили тело вооруженного пистолетом человека, у которого была пробита голова, и кто-нибудь из законопослушных граждан уже позвонил в полицию. А нечеткими были мысли о будущем. Например, сколько мне здесь сидеть и точно ли меня не станут больше убивать?

Дверь в ванную медленно приоткрылась, и в нее вошла Катя. Я вдруг понял, что мы до сих не проронили ни слова. Стараясь не показывать свой дефект, я сказал:

– Я думал, тебя убили.

Она посмотрела на меня:

– Пытались, не вышло. После того как я выпрыгнула, мне удалось спрятаться в одном из контейнеров, которых там было очень много. Я сидела и слушала, как они обыскивают другие контейнеры, но потом кто-то сказал, что зря теряют время и надо ехать к другой. Потом завелась машина и уехала, а я выбралась из контейнера и побежала. Даже не знаю, сколько бежала, пока не поняла, что я на МКАДе. Дошла до метро, попросила у кого-то телефон. Я позвонила Лене, и мы договорились встретиться напротив Зоопарка. Когда я подъехала туда на такси, Лена заплатила за меня и мы сели в ее машину. Ночевали на даче у ее подруги, которая сейчас где-то отдыхает. Она рассказала, что видела стоявший возле ее подъезда джип, в котором сидел человек, который вчера заходил к ним в офис, когда расспрашивали о тебе.

Я усмехнулся. Про себя, конечно. Молодец, Ленка, сообразила. Но Катя продолжала рассказывать, и я перестал отвлекаться на посторонние мысли.

– Мы почти не спали ночью. Она все время рассказывала про тебя, – тут Катя с интересом взглянула на меня, – Лена сказала, что ты красавчик, это правда?

Я чуть не застонал. Ну все, хватит! Был красавчиком, а теперь уже нет! Сглазили! Теперь у меня будет большой сломанный нос, искривленные скулы и щербатый рот. А под глазами пару недель будут круги самых разнообразных цветов. И это не считая отбитых внутренностей.

Кажется, она уловила мое беспокойство, потому что после этого произнесла, подводя черту:

– Вот и все. Днем мы побыли там, а потом Лена привезла меня сюда, сказав, что заедет за мной позже. Ей нужно было куда-то съездить.

Я услышал, нет, почувствовал, как завибрировал мой карман, в котором лежал смартфон полковника Осипова. Удивительно, но столько дней без подзарядки и работает! Умеют буржуи, ничего не скажешь.

Мокрой рукой я вытащил телефон и, не глядя на номер, прижал его к уху.

– Слушаю.

– Валя, Валенька! – оказывается, женский голос тоже может оглушить. По крайней мере, от Лениного крика я почти оглох на правое ухо.

– Да, это я, – мне было тяжело говорить. Разбитый нос, рот, все такое.

– Ты жив?! – она так радовалась, что мне стало немного стыдно.

– Вроде, хотя в это трудно поверить.

– Где ты?! – она не просто спрашивала, она требовала.

Я замялся и посмотрел на стоявшую рядом Катю.

– Я не могу говорить, Лен. Тебе не нужно знать, где я. Потом, когда все утихнет, я позвоню, о’кей?

Она ответила не сразу. А когда сказала, то и голос и тон были уже совсем другими:

– О’кей. Надеюсь, у тебя все в порядке?

Я продолжал смотреть на Катю. Что-то толкнуло меня, я шагнул к ней и обнял несопротивлявшуюся девушку свободной рукой.

– Все в порядке…

Часть десятая

…Я вышел к ожидавшему меня сержанту и, хватая быка за рога, сразу спросил:

– Что случилось-то? – и нагло посмотрел полицейскому в глаза.

Тот, снова оглядев меня с ног до головы (наверное, у них это одна из форм воздействия), задумчиво спросил:

– А не скажете, Валентин Исаакович, когда вы в последний раз видели вашего соседа?

«Ага, нашел дурака!» – я подумал, что эти милицейские уловочки хороши для сериалов.

– Кого вы имеете в виду?

– Кого? Соседа вашего, Виктора Николаевича, – и уставился на меня немигающим взглядом, внимательно изучая мое лицо.

– Не помню. Пару дней назад, перед дракой, – мне надо было как-то объяснить гематомы на лице, а так как он все равно бы спросил об этом, я решил опередить его.

– Какой драки? Это вы с ним подрались?! – Он посмотрел чуть живее, даже показалось, что моргнул от своей догадливости.

– Нет, конечно, – я недовольно сморщился, показывая всем своим видом, что его вопрос, по меньшей мере, глуп, – на улице алкаши пристали, дай денег, дай сигарет. Ну и настучали мне, – я увидел, как скучнеет лицо сержанта, и добавил: – Их много было, а я один. А так бы я им показал. А что с Виктором Николаевичем? Что-то случилось?

Одна из моих соседок, не помню, как ее зовут, кажется, тетя Даша, громко прошептала:

– Убили его, вчера убили, – и сделала страшные глаза.

Сержант резко повернулся к ней и строгим голосом сказал:

– Все, расходитесь, граждане. К вам придут следователи, и вы все им расскажете.

Понимая, что это относится и ко мне, я повернулся и вошел к себе в квартиру. Все, полковника нашли застреленным,