На той фотографии изображен еще кое-кто.

Вы ее видели?

В наши дни она вывешена в интернете. Там есть еще и другие снимки. Домик в снегу. Машина учителя. Заповедник, в котором он, возможно, зарыт.

Да, тот учитель тоже есть на классной фотографии. В свое время я вырезал ее из журнала и повесил у себя над письменным столом. Каждый день, прежде чем начать писать, я несколько минут смотрел на нее. Самое горькое в этом кадре – то, что он снят незадолго до убийства. Вот они сидят, думал я каждое утро. Вот сидит жертва, а вот сидят его убийцы. В одной и той же классной комнате. Он еще ничего не знает. Они тоже еще ничего не знают. По крайней мере, я из этого исходил. Что эта мысль возникла лишь гораздо позже.

Но в вашей книге эта идея возникает раньше. А не только в загородном домике, когда приезжает учитель.

С этим у меня были трудности. Я бился над мотивом. Или лучше сказать иначе: я никак не мог поверить, что они сделали бы это просто так. Или, другими словами, просто так – для книги неинтересно. С точки зрения драмы. С точки зрения драмы лучше, если убийство спланировано заранее.

И вы по-прежнему так думаете? Или, вообще-то, я хочу спросить: вы сами верили в убийство, совершенное «просто так», но решили, что для вашей книги такое убийство будет недостаточно драматическим?

Вопрос интересный. Я часто им задавался – и пока писал книгу, и позднее. Действительно ли там был мотив. То есть мотив-то, конечно, был. У этого учителя был роман с девушкой. Девушка с ним порвала, но он продолжает ее преследовать. Находит ее в загородном доме, где она проводит время со своим новым дружком. Мотивов хватает, можно сказать. Взрослый человек – взрослый хозяин положения – навязывается несовершеннолетним. Они могли бы на него донести. Проку от этого, пожалуй, было бы не много, но, по крайней мере, учителя бы уволили.

Но сейчас вы больше верите в «просто так»? В отсутствие мотива?

Есть целый ряд классических ситуаций, в которых с самого начала нарушено соотношение сил. В которых у глупых позиция иногда сильнее, чем у умных. У этой пары умных, лучше сказать. Армия, тюрьма. Сержант унижает новобранца, который умнее его. Тюремщики третируют заключенного. Соотношение сил в средней школе, по сути, такое же. Учитель средней школы не принадлежит к категории самых умных людей, и это еще мягко выражаясь. Учитель физики едва ли разработает новую теорию относительности. Как правило, это типы, потерпевшие крушение. Сломленные и неудовлетворенные. Несколько лет еще протянешь на пустых разговорах об идеализме и передаче знаний будущим поколениям, но в конце концов такой неудовлетворенный интеллект полностью пожирает себя изнутри. Дело не в том, что учителя стареют. Не это мешает им поддерживать порядок в классе. Изо дня в день они стоят перед целым классом таких же посредственных интеллектов, как и они сами. В принципе, это еще можно терпеть годами. Но каждый год среди учеников оказывается и несколько человек, которые умнее своих учителей. И вот это уже невыносимо. В точности как футбольный тренер, который раньше был в лучшем случае посредственным футболистом, учитель во всем будет вставать поперек дороги толковому ученику. Такой футбольный тренер не выводит своего сильнейшего игрока на поле. Такой учитель не может ставить низкие оценки ученику, который умнее его самого. И все-таки он это делает. Высокие оценки получает только старательный посредственный ученик. Уму выше посредственного в средней школе до смерти скучно. Вот ему и не получить больше шести с минусом баллов из десяти возможных. Так что неудовлетворенный учитель противодействует ему на других территориях.

На что в глубине души надеется такой неудовлетворенный учитель, так это на то, что ученик, доведенный до белого каления, выйдет из себя. В тюрьме можно унижать заключенного только до тех пор, пока он не заколет тюремщика. В казарме униженный новобранец вырвет автомат из рук сержанта и откроет огонь. Уволенный работник вернется на бывшее рабочее место и первым делом, прежде чем наложить на себя руки, прикончит начальника отдела кадров и его секретаршу. В средней школе такое происходит сравнительно редко. Когда один или несколько школьников наконец принимаются наводить порядок, это пока еще попадает в заголовки газет. В качестве breaking news[12]. Наша реакция – потрясение. Это приводит нас в ужас. В средней школе! Куда катится наш мир, если даже средние школы больше не безопасны? Но мы смотрим не дальше собственного носа. Что меня всегда удивляло, так это то, что подобное не случается гораздо чаще.

Ученика годами держит за дурака учитель – неполноценный посредственный ум. В один прекрасный день ученик принимает вызов и входит в класс, чтобы потребовать сатисфакции. Он восстанавливает естественное равновесие. Иногда такой ученик рубит сплеча и мстит всей школе. Невиновным. С объективной точки зрения это, может быть, и невиновные, но в конечном счете речь о приспособленцах, которые получают по заслугам. Паиньки, выскочки, которые в школьные годы из кожи вон лезли, чтобы прийтись по вкусу учителям. Опустившиеся размазни. В последующих обсуждениях все внимание приковано к виновникам. Наверное, они уже не первый год вели себя необычно. Разумеется, они смотрели агрессивные фильмы и играли в еще более агрессивные игры на своих приставках. В их книжных шкафах и в ящиках письменных столов обнаруживаются неправильные книги. Биографии Гитлера и Муссолини. Разумеется, одевались они тоже странно или экстравагантно, и у них были нарушены социальные контакты, потому что они уклонялись от школьных мероприятий. Можно только гадать, у кого больше нарушены социальные контакты – у ученика, мечтающего, чтобы его оставили в покое, или у ученика, добровольно предающегося всяким дебильным мероприятиям, которые развивают его «социальные навыки». В армии всегда есть такие социально умелые – те, кто первыми вызываются участвовать в массовой бойне. Тем, кто хорошо умеет действовать в группе, не составит труда согнать деревенских жителей на площадь. Чтобы поджечь дома, а потом отделить женщин от мужчин.

В своей книге вы выбираете точку зрения виновников. Я не хочу здесь решать, были ли они виновны в привычном смысле этого слова. Вам никогда не приходило в голову разыскать их? Спросить их самих, что там произошло? Или, точнее, что там могло бы произойти.

Конечно, я думал об этом. С одной стороны, мне было бы интересно узнать побольше. С другой стороны, я сразу понял, что это ограничит мою свободу. Мою авторскую свободу. Исчезновение учителя теперь стало лишь поводом. Остальное я мог конкретизировать сам. Как это называют, «отчасти основано на подлинных фактах». Я опасался, что если встречусь с тем юношей или той девушкой, то могу услышать от них что-нибудь, что подвергнет опасности мой роман, как я его задумал.

Следовательно, в мыслях он у вас уже был? Прежде, чем вы начали?

Нет, нет, совершенно точно нет. Я лишь имею в виду, что не хотел рисковать своей свободой, сталкиваясь с фактами. Мне нужен был простор для воображения. Какой была моя отправная точка, я уже сказал. Связь между теми двумя. Красивой девушкой и несколько менее красивым, но все же довольно привлекательным юношей. Кто над кем имел власть? В этом отношении учитель неинтересен. Он всего лишь жертва. Никто не заслуживает, чтобы его убивали за то, что он назойливо преследовал ученицу. Но никак не выбросить из головы мысль о том, что всем этим он отчасти обязан себе самому. Об этом мы читали в первых газетных откликах, это мы слышали в теледебатах – как и в разговорах, которые велись во всех кафе. Взрослый мужчина, учитель, который делает нечто подобное, не может рассчитывать на особую симпатию. Но, так или иначе, его мотивы меня не интересуют. Взрослый мужчина запал на юную девушку – не он первый, с кем такое случилось. Его отвергают, он не может это проглотить и уняться. Он превращается в навязчивого, нежелательного ухажера. Мы едва ли склонны сочувствовать мужчинам, которые пыхтят в телефон, которые преследуют девушек до самого дома, которые по ночам дежурят под окнами их спален. С этого момента настоящей жертвой становится девушка. Если бы она спустилась вниз и там, на улице, дала ему хорошего пинка по яйцам, мы бы все зааплодировали.