Он шагал большими шагами по центру широкого коридора. Справа — окна, слева — забранные металлическими решётками проходы к камерам, при этом пол кажется покатым: когда идёшь, тебя невольно тянет вбок, к решёткам. Но Тикаки знал, что это иллюзия. Когда в коридоре мыли пол, он видел, что вода стекает к окнам. Несовпадение поведения воды и собственных ощущений вызвало у него лёгкое головокружение. В таких случаях он не успокаивался, пока не находил непонятному феномену научное объяснение. Первое объяснение было таким: справа, там где окна, — светлее, потому и создаётся ощущение подъёма, а со стороны решёток — темнее, вот и кажется, что пол понижается. Однако, как следует понаблюдав за правой стороной коридора, он убедился, что его гипотеза неверна. Второе объяснение носило психологический характер: ощущение перепада уровней возникает потому, что окна ассоциируются с волей, а решётки — с тюрьмой. Для того чтобы найти подтверждение этой гипотезе, Тикаки попытался выяснить, действительно ли пол за решётками кажется немного ниже, если смотреть на него извне, и убедился, что это так. Второе объяснение вполне удовлетворило его, и с тех пор, проходя по этому коридору, он каждый раз вспоминал о своих изысканиях и затраченных на них усилиях. Конечно, это были не такие уж и значительные усилия, но ведь именно с этого и начинается наука: человек затрачивает определённые усилия на то, чтобы уяснить для себя характер причинно-следственных связей случайно замеченных явлений. Вдруг он вспомнил о непонятном головокружении, которым страдал Такэо Кусумото.

У этого приговорённого были какие-то странные симптомы. Он жаловался, что пол его камеры вдруг начинает крениться и колебаться, а иногда, как лифт, резко идёт вниз. То есть, с точки зрения медицинского здравого смысла, тут было не системное головокружение, с характерным для него ощущением вращения, которое, как правило, является следствием лабиринтита или каких-нибудь других заболеваний внутреннего уха, а что-то совсем другое, ведь главным у Кусумото было ощущение проваливания. Когда Тикаки предположил, что причиной может быть его нынешнее душевное состояние, в частности страх смерти, Кусумото едва заметно усмехнулся и рассказал историю своего падения со скалы в Северных Альпах. Якобы при этом у него возникло ощущение, будто он уже умер и смотрит на мир «с того света». Это было не очень понятно, к тому же неясно, какая связь существует между приступами головокружения и падением. В этом взгляде «с того света» было что-то, что выпадало из системы тех медицинских знаний, которые Тикаки получил в университете. Что-то такое, что не подчинялось законам причинно-следственной связи, применяемым при классификации, анализе и толковании определённого набора симптомов.

Вдруг что-то случилось. Пол, всегда казавшийся покатым, понижающимся к той стене, где были проходы к камерам, перекрутился, как тянучка, и тут же как ни в чём не бывало застыл на месте. Тикаки остановился. За миг до того, как застыть, пол подёрнулся рябью, словно поверхность воды. Может, землетрясение? Или у него спазм сосудов головного мозга? Нет, всё это далеко не так просто: ни землетрясение, ни нарушение кровоснабжения мозга здесь ни при чём, это что-то другое, выходящее за пределы чисто физических и физиологических явлений, какая-то зловещая чёрная тень, предвозвестие неотвратимых изменений в фундаменте, на котором зиждется мир. Как будто ты стоишь на высокой башне и смотришь вниз, на далёкий дольний мир, зная при этом, что, пока ты вцепляешься в перила, жизнь твоя в безопасности, но стоит тебе сделать всего один шаг вперёд, ты полетишь вниз, и пусть вокруг — сверкающий полдень, всего миг отделяет тебя от чёрной лаковой тьмы… Немного преувеличенное сравнение, но всё же… В сознании почему-то вдруг всплыли слова «по ту сторону». Да, именно так, он словно сквозь щёлку заглянул на ту, «другую» сторону. Пока он шёл по подземному коридору к пункту охраны, эта та, другая, сторона постепенно надвигалась на него и наконец, на миг мелькнув перед взором, тут же исчезла. Тикаки сделал несколько шагов вперёд, неуверенно нащупывая землю под ногами, словно человек, идущий в полной темноте. Подошвы ботинок ощущали твёрдость пола, за окном было светло от снега, бетонные стены застыли в серой неподвижности. Кто-то поравнялся с ним. Словно очнувшись вдруг от сна, Тикаки быстро пошёл вперёд. На этот раз ничего не произошло.

Увидев перед собой почтительно кланяющегося Ямадзаки, Тикаки тут же вспомнил о Сонэхаре. Он готов был упрекнуть надзирателя, не сообщившего ему о том, что его больных осматривал другой врач, но, взглянув на его добродушное лицо, почувствовал, что недовольство куда-то улетучилось, и как бы между прочим спросил:

— Я слышал, доктор Сонэхара к нам заходил утром?

— Да. — Лицо у Ямадзаки напряглось. Короткая шея утонула в воротнике мундира. — Дело в том… Видите ли, я забыл вам доложить… Сию минуту, постойте-ка… — Он нацепил очки и вытащил записную книжку. — Да, вот, здесь у меня записано. Доктор Сонэхара прибыл в больничный корпус в 10.27, убыл в 10.29.

— Как? Он провёл здесь всего две минуты? — горько усмехнулся Тикаки.

— Так точно.

— Но он ведь осматривал Боку?

— Он только заглянул к нему, даже не входил в палату.

— Не входил в палату? Странно… И это называется осмотрел? — Тикаки вспомнил, каким безапелляционным тоном Сонэхара излагал ему своё заключение.

— Да, и вот ещё, — Ямадзаки полистал свою книжку, — в 13.21 прибыл доктор Танигути и до сих пор находится в корпусе.

— А, Танигути здесь? Вот здорово! — Тикаки не удержался от радостного восклицания.

Он тут же хотел идти в палату Боку, но Ямадзаки продолжал говорить с явным намерением на этот раз не упустить в своём докладе ничего…

— Ещё вам звонил главный врач. Просил вас зайти.

— Сказал, по какому поводу?

— Нет, ничего такого…

— Впрочем, я и так знаю. Это всё по поводу Боку. Потом схожу.

— И ещё Ота. Он съел весь обед.

— Вот как? Всё съел сам?

— Я при этом не присутствовал, но всё, что ему поставили на стол, как-то незаметно исчезло.

— Значит, всё-таки съел. — Тикаки не скрывал своего торжества. — Я так и знал. Синдром Ганзера, как правило, сравнительно быстро проходит. Но не исключено, что он опять станет странно себя вести. А ещё что-нибудь необычное в его поведении было?

— Он попросил письменные принадлежности. Я долго колебался, дать ему или нет, пытался звонить вам, но не дозвонился. Так что на свой страх и риск дал ему карандаш и клочок бумаги.

— Прекрасно. Ну и что он?

— Прилежно пишет. По мне, так пусть лучше пишет, чем вопит целыми днями. Как бы это сказать? Он кажется вполне нормальным, не верится, что перед тобой сумасшедший.

— Да? Я внимательно его обследую. — Тикаки вспомнил слова Фудзии: «Боюсь, что вы ошибаетесь. Он просто придуривается». Конечно, ему хотелось, чтобы его диагноз подтвердился, но факт остаётся фактом: он ещё слишком неопытен и вполне может ошибаться. Как только выяснилось, что симптомы, обнаруженные у Оты, совпадают с описанными в медицинских справочниках, он ощутил какую-то неуверенность: а может, ему кажется, а на самом деле никакого сходства и нет?