его жизнь, что он скажет вам спустя годы, когда узнает, каким способом вы спасли его? Повторяю, жизнь ребенка превыше всего. Но в данном случае цель не оправдывает средства. Убивая других для спасения своего близкого, вы никого не сделаете счастливым.

Закончив, Артем поднялся:

– У вас есть что сказать? В противном случае я ухожу.

– Постойте… Я… – Морозов коснулся бинта на шее. – Я хочу предложить следствию сделку. Но у меня нет уверенности, что меня не обманут.

– Почему?

– Потому что вся система управления в этом городе давно прогнила. Все действует по принципу «купи-продай», главное – связи. Если бы я был нужен, мне давно прислали бы адвоката. А раз нет – приходится выплывать наружу самому.

– Вы намекаете, чтобы ваши интересы защищал я? – спросил Павлов.

– Почему бы и нет?

Артем усмехнулся:

– Поражаюсь вашей простоте. Оставим в стороне этическую сторону вопроса, когда потерпевший помогает обвиняемому по делу, когда этот самый обвиняемый чуть не убил потерпевшего. Но даже при всем моем желании я не вправе представлять ваши интересы, поскольку согласно требованиям уголовно-процессуального законодательства я заинтересованное лицо. Ни один суд не примет подобный расклад.

– Вы известный юрист, – сказал Морозов. – Наверняка у вас есть на примете опытные адвокаты.

– Может быть. Но я должен знать, что вы можете предложить взамен этой помощи. Кстати, вы знаете Веронику Соколову?

Наморщив лоб, Морозов покачал головой:

– Нет. Честно, я даже не слышал о такой. Но я могу рассказать о многом другом, что имеет отношение к смерти Терентьева.

– Хорошо, – кивнул Павлов, доставая из папки чистый лист бумаги и ручку.

– Я думал, ты там до вечера будешь, – ворчливо сказал Шамиль, когда спустя час Артем запрыгнул в машину. – Новости есть? Какие планы?

– Новостей много, – сообщил адвокат. – Но обо всем по порядку. И для начала нужно позвонить одной молодой барышне…

Пока Шамиль, вырулив со двора СИЗО, набирал скорость, Артем достал телефон и, выбрав нужный контакт, нажал на вызов.

– Полина? – заговорил он, услышав знакомый голос. – Это Артем Павлов, мне срочно нужна твоя помощь…

Разоблачение

Анатолий провел бессонную ночь, и настроение у него было препаршивейшее.

Вероника, эта дрянная сучка, приготовила ему очередную ловушку, и если бы он не был начеку, все могло было бы закончиться весьма плачевно. Ну прямо актриса! Во время его последнего визита поздним вечером она вдруг сникла и срывающимся голосом призналась, что готова на условия Анатолия. Но как только он снял наручники с ее руки, она тут же вцепилась в него, как дикая кошка. Хорошо, что он был наготове, и старый добрый шокер тут же отправил строптивую пленницу в отключку. Правда, эта неугомонная стерва все же умудрилась серьезно ударить его и расцарапать лицо, да так, что ссадины пришлось обрабатывать перекисью и заклеивать пластырем…

Увидев его красное от бешенства лицо, иссеченное царапинами, Макс лишь многозначительно качнул головой, при этом проведя ребром ладони по шее.

Но Анатолий и сам уже давно все понял.

Не будет никакого романтического вечера при свечах. Ни страстных вздохов с томными взглядами, ни разгоряченных тел – ничего этого не будет. Эта сумасшедшая, прикованная в гараже, скорее сдохнет от голода и жажды, нежели согласится добровольно лечь к нему в постель.

Музыкант устало провел пальцами по своим редеющим волосам. Уныло огляделся по сторонам, отмечая царивший в гостиной бардак. Голова налилась свинцом, словно после бурной вечеринки, глаза слипались, и проклятый сон, как назло, не шел.

Анатолий взял скрипку, лежавшую на диване, приладил смычок. Помедлив, он начал играть, но буквально через минуту отложил инструмент в сторону. Пальцы в этот раз почему-то плохо слушались, и вместо привычной мелодии получалась какая-то белиберда… Скрип колеса в старой телеге и то звучал бы благопристойней.

Тяжело вздыхая, Яковлев перебрался с дивана за стоящий у окна стол. Взял старинный нож для разрезания бумаги, пристально вглядываясь в затейливые узоры на рукоятке. Затем взор Анатолия переместился на бронзовое лезвие, тускло блестевшее в утреннем свете.

– Выражаясь фигурально, убивать – это способ жить… – вслух проговорил он. – Не летать невозможно пилоту… И убийце нельзя не убить…[3]

«Интересно, как бы изменился взгляд у Вероники, если бы этот нож вошел ей в грудь?!» – неожиданно подумал он, любуясь узким лезвием.

От картины, нарисованной собственным воображением, музыканту даже стало жарко. Он с силой стиснул нож в руке, мысленно представляя распахнутые от ужаса глаза девушки, ее рот, превратившийся в большую влажную букву «О». Она наверняка будет умолять его остановиться, но он лишь усмехнется и будет дальше погружать смертоносное жало в ее трепещущее от боли тело…

«А если серьезно, – вдруг заговорил в нем внутренний голос. – Как ты собираешься убить несговорчивую девчонку?»

– Ее можно задушить, – разлепил губы скрипач. – Веревкой, шнуром, руками, наконец… Можно пристрелить – у Макса есть ствол. Или…

Он снова посмотрел на декоративный нож и взмахнул им, как шпагой.

«Имей в виду, уже завтра самолет в Вену, – не унимался голос. – А тебе еще нужно решить вопрос с телом…»

Анатолий озабоченно потер кончик острого носа.

Да, все верно… Если убить Веронику было де– лом минуты, то куда девать труп?! Скинуть в мо– ре? Или спрятать где-то в ущелье – ведь кругом горы…

«У тебя есть бензопила, – невозмутимо продолжал голос. – Прямо во дворе… Пускай Макс разделает ее, а останки…»

– Нет, – хрипло прошептал скрипач. – Это… уж слишком.

Отложив нож, Анатолий встал.

– Колодец, – задумчиво произнес он. – Неподалеку есть заброшенный колодец.

«А сверху залить цементом – у меня как раз осталось несколько мешков после укладки плитки в саду…»

Его размышления прервал резкий звонок. Это было так неожиданно, что Анатолий даже замер с открытым ртом. Судя по всему, у него гости. Но кто мог заявиться к нему в такую рань?!

Медленно переставляя ноги, Яковлев подошел к монитору видеодомофона. Его удивлению не было предела, когда на экране он увидел невозмутимое лицо