— Уже нет. Мы с Этти будем жить в Ханлан-Хаус. Там родятся наши дети.

— Можешь поселиться хоть на луне. Ты — Кейган, и твои дети будут носить эту фамилию, и Мариетта — тоже. Ровно через полчаса. А все Кейганы считают «Лос Роблес» своим домом. Вот. — Джеймс подошел к шкафу, взял графинчик с виски и налил два бокала. — Выпей немного, чтобы успокоиться.

— Мне нужно снять вот это, чтобы я мог дышать свободно, — проворчал Мэтью, потянув за воротник, но от бокала не отказался.

— За Мариетту, — сказал Джеймс.

— За Этти.

Выпив виски, Джеймс придирчиво оглядел брата до головы с ног.

— Хорошо выглядишь, Мэт. Не думал я, что доживу до твоей свадьбы, но я очень рад. Жаль, что папа и мама не могут видеть тебя.

— Мне тоже жаль, — грустно отозвался Мэтью.

— Они были бы счастливы и, конечно, полюбили бы Мариетту.

— Да. И обязательно спросили бы ее, зачем такая милая леди выходит замуж за глупого старика.

— Какой же ты старик! Тебе в июне исполнилось только сорок.

— Лучше не напоминай, — сказал Мэтью с кислой физиономией и сделал большой глоток виски. — Ты можешь поверить, что я скоро буду отцом? Мне сорок лет, а у меня будет ребенок.

— Тебя это тревожит?

— Ну, немного, — признался Мэтью, снова потянув за воротничок. — Последние две недели мы много раз говорили об этом с Этти. Она считает, что я справлюсь. Знаешь, она так рада, что у нее наконец-то будет ребенок… Этти стала чувствовать себя лучше и уже мечтает завести второго, когда этот родится и подрастет.

— Похоже, она не даст тебе покоя, Мэт, — сказал Джеймс со смехом. — Копи силы, ты ведь уже старик.

Мэтью усмехнулся:

— Ты на себя оглянись, братишка. Сегодня утром Элизабет сообщила мне о твоих подвигах. Поздравляю!

Покраснев, Джеймс пожал руку, протянутую Мэтью.

— Ну, мы ничего не планировали… это вышло случайно, но Бет рада. Ей хочется иметь еще одного ребенка.

— Она мне так и сказала. Значит, у моего малыша будет кузен или кузина примерно одного с ним возраста.

— Хорошо бы родилась девочка! — сказал Джеймс, мечтательно улыбаясь. — Маленькая хорошенькая девочка с темными волосами и большими черными глазами, как у ее матери.

Мэтью поставил на стол пустой бокал:

— А мне все равно, кто родится. Какая разница? Раздался стук. Джеймс открыл дверь и вернулся к Мэтью с небольшим свертком, упакованным в белую бумагу и перевязанным серебряной лентой.

— Это тебе. Наверняка от невесты.

— Ух ты! — удивленно воскликнул Мэтью. — Интересно, что там такое?

Когда они развернули бумагу, выяснилось, что жениху подарили часы. Мужские часы с двадцатью камнями фирмы «Хэмпден» в солидной золотой оправе, украшенной незатейливым рисунком и крупными бриллиантами в четырнадцать карат, и с золотой цепочкой.

— Господи, помилуй! — воскликнул восхищенный Джеймс, заглядывая брату через плечо. — Эти намного лучше маленьких часиков, которые я подарил Бет несколько лет назад. Хорошо иметь богатую жену. Должно быть, они стоят кучу денег! Даже подумать страшно.

Мэтью молча открыл часы, взглянул на циферблат и на гладкую золотую поверхность крышки, где большими изящными буквами были выгравированы их с Мариеттой имена и слова: «Я счастлива».

— Тут есть записка, — заметил Джеймс, но Мэтью уже отложил часы в сторону и взял ее из коробочки.

Потом он прочел вслух то, что было написано рукой Мариетты.

Любовь моя, я знаю: ты нашел меня

благодаря шестому чувству. Мир стал другим вокруг меня,

когда ты подошел так близко. Готова дать я тысячу обетов,

чтоб эту радость сохранить, И драгоценную надежду, и связи нашей

крепкой нить. Ищу я счастия в одном тебе,

и счастлива сама.

«Твой приход». Дора Рид Гудейл.

Ком застрял в горле Мэтью. Он положил листок на стол, снова взял часы и начал рассматривать их. От избытка чувств на глаза наворачивались слезы.

— Потрясающе!

— Прекрасно! — подтвердил Джеймс. — Хорошую жену ты себе выбрал, Мэт.

— Это точно, Джимми. — Он вздохнул. — А я тебе рассказывал, как она расправилась с Дрю Куинном?

— Раз сто, наверное! — засмеялся Джеймс.

— Ну, тогда ладно. Когда же начнется эта чертова свадьба?

Ровно через сорок пять минут, в назначенное Элизабет время, Джастис Двенадцать Лун и Либерти Неторопливый Медведь вели невесту к алтарю, где стоял взволнованный жених. Наклонившись к Мэтью, Джастис шепнул:

— Ты должен хорошо о ней заботиться, иначе моя бабушка-чероки нашлет на твою голову проклятие, которое будет преследовать тебя и после смерти.

— Если ты когда-нибудь заставишь ее плакать, я всю оставшуюся жизнь проведу на твоем крыльце, — в свою очередь, шепнул Либерти.

Придя в ужас от этих обещаний, Мэтью только вытаращил глаза. Затем братья Дроганы неохотно передали Мариетту на попечение жениха.

— Что случилось? — тихо спросила она, когда Мэтью взял ее за руку. — Что они сказали?

— Ничего, — солгал Мэтью и тряхнул головой, чтобы отогнать от себя жуткое видение того, что пообещал Либерти.

Мариетта улыбнулась. Она выглядела такой прекрасной в своем пышном белом платье, что Мэтью чуть не прослезился на потеху окружающим.

— Этти… — В его голосе звучал благоговейный страх, ибо он никак не мог поверить, что наконец завоевал Мариетту. — После стольких… стольких мытарств… любимая…

Мэтью замолчал, не в силах продолжать дальше. В глазах Мариетты блеснули слезы.

— Да, — сказала она, крепко сжав его руки. — Да, Мэтью, я знаю, что ты хочешь сказать.

Он проглотил ком, застрявший в горле, и громко, не заботясь о том, что его услышат, сказал:

— Я счастлив.

Мэтью Кейган не относился к числу людей, которые часто плачут. Те случаи, когда он проливал слезы, можно было пересчитать по пальцам.

Он плакал, рассказывая Мариетте о смерти Лэнгли Тайнса. Плакал, когда Мариетта родила мальчиков-близнецов и он в первый раз взял их на руки. То же произошло через три года, когда жена подарила ему дочь.

В 1901 году первый автомобиль проехал через Сан-Маркос-Пас в долину Санта-Инес. Шериф Мэтью Кейган услышал эту новость посреди рабочего дня, стоя у дверей бакалеи Симонсона. Он сел на скамейку и зарыдал, В 1913 году в местной газете опубликовали сообщение о том, что президент Вильсон разрешил затопить Хетч-Хетчи и превратить долину в гигантский резервуар для Сан-Франциско. Мэтью сидел в своем саду, жена держала его за руку, а он горько плакал.