мучительно-родную синеву глаз Богдана. Утопаю в ней как человек, не умеющий плавать и вдруг резко оказавшийся в открытом море без спасательного жилета. Мне страшно, нечем дышать, а адреналин в крови просто зашкаливает.

Второй шаг — и фокус внимания смещается к немного надменному лицу его спутницы. И вот очередной откат: мне четырнадцать, и я безответно влюблена в самого красивого старшеклассника школы, а его девушка посмеивается надо мной вместе с подружками. Стыдно, неловко и хочется сделаться невидимкой.

Третий шаг — и я уже рядом с ними. На расстоянии, которое можно считать комфортным для непринужденной светской беседы, но отнюдь не для меня. Мне совершенно некомфортно. Так некомфортно, как, наверное, никогда не было.

— Какая встреча! — в моем голосе звучит до противного наигранная радость, но сохранять естественность в текущих условиях не представляется возможным. — Честно говоря, не ожидала тебя здесь увидеть.

— Взаимно, — раздается краткий и довольно сухой ответ. — Не думал, что ты в Москве.

Богдан, в отличие от меня, преувеличенными восторгами не фонтанирует. Смотрит открыто, но без улыбки. Сдержан, несколько холоден и слегка насторожен. Будто занял выжидательную позицию. Нет, в любезностях он рассыпаться явно не планирует. Надо бы тоже притормозить.

— Ассоль, познакомься, это Карина Гольдман, — парень на удивление легко владеет ситуацией. Не тушуется и не тараторит. Даже вон, о манерах не позабыл. — Карина, это Ассоль Верещагина.

Вот черт! Если лицо девушки показалось мне знакомым лишь на неуловимо короткий миг, то имя без промедления расставило все на свои места. Дело в том, что я его уже слышала. И не один раз. А все потому, что Ассоль Верещагина — главный редактор популярного нынче глянцевого издания про моду и стиль, который я периодически почитываю.

Природный шик и немного роскоши — в жизни она, несомненно, соответствует образу фешн-эксперта. Да и просто красивой ее можно назвать без всяких натяжек. Неприятно признавать, но у Богдана хороший вкус на женщин. Действительно хороший.

— Рада знакомству, — Ассоль адресует мне вежливую улыбку. — Ваши романы — это нечто. Просто глоток свежего воздуха в духоте надоевших литературных штампов.

— Благодарю, я тронута, — слегка закашлявшись, отвечаю я. — Ваша работа тоже вызывает во мне живой отклик. Очень люблю «Элго Фешн», в последние месяцы ни одного номера не пропустила.

— Это радует, потому что вы олицетворяете собой портрет нашей целевой аудитории, — заявляет она. — Взрослая состоявшаяся женщина, которая точно знает, чего хочет. Наш журнал как раз для таких, как вы.

Может, я, конечно, взрослая и состоявшаяся, но вот со своими желаниями совсем не определилась. Еще вчера мне хотелось комфорта и уединения, а теперь — до зуда в ладонях хочется, чтобы весь окружающий мир, включая мою собеседницу, испарился. Исчез, оставив меня наедине, с мужчиной, чье присутствие будоражит похлеще контрастного душа. Горячит и дрожь вызывает. Причем одновременно.

— Как у тебя дела, Богдан? Все хорошо? — в очередной раз благодарно кивнув Ассоль, я перевожу взор на своего старого знакомого.

Очевидным плюсом обращения к конкретному человеку является возможность смотреть прямо на него. Пристально и с максимальным вниманием. Взгляд глаза в глаза в разговоре совершенно уместен, чем я, само собой, беззастенчиво пользуюсь. Рассматриваю Богдана с жадным интересом, стараясь не пропустить ни одной детали.

Легкая небритость на щеках и подбородке, ярко очерченные губы и выражение непоколебимости на смуглом лице — Богдан вроде тот же, однако что-то едва уловимое в нем все же поменялось.

Может, дело в татуировке на шее, которая виднеется из-под воротника белой рубашки и которой раньше не было. А, может, это взгляд его стал другим — не таким теплым и трепетным, как в дни нашего романа. Нет в нем больше ни нежности, ни обожания, ни восхищения… Даже простого понимания нет. Он будто тонкой корочкой льда покрылся и сделался совершенно непроницаемым.

— Да, все нормально, — и голос у него звучит непривычно холодно. — А ты как? Давно из Америки вернулась?

Надо же. Вот так легко и без заминок спрашивает про Америку. Будто мой отъезд не разодрал нам обоим душу в клочья, будто не было слез в аэропорту, разбитых надежд не было… Будто не он заклинал меня остаться, уверяя, что я совершаю ошибку…

А, может, и правда не он? Вдруг того Богдана, которого я помню, больше нет? Время меняет людей. Меняет их взгляды, привычки, предпочтения. Возможно, тогда для него наш разрыв действительно был драмой, а сейчас стал просто остывшим пеплом воспоминаний. Он излечился, оправился и продолжил жить дальше.

— В начале года. Оказалось, американская мечта горьковата на вкус, — пытаюсь пошутить, однако уголки губ предательски ломит. Как же тяжело изображать веселье, когда в груди завывает тоскливая метель. — Вы меня извините, я пойду. Еще увидимся.

Богдан молчит, по-прежнему буравя меня пристальным взором, поэтому его спутница берет инициативу прощания на себя:

— Рада была знакомству, Карина.

— Я тоже, Ассоль, — бросаю через плечо и поспешно отворачиваюсь.

Чтобы она не услышала лжи, звенящей в моем голосе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 52

Карина

Вечер в самом разгаре. Гости веселятся, общаются, пьют. Обсуждают последние политические и экономические новости, делятся планами на грядущий отпуск и просто хорошо проводят время. Все, кроме меня.

Внезапное столкновение с Богданом выбило почву из-под моих ног, и теперь я трачу остатки самообладания на то, чтобы впопад поддакивать периодически заговаривающим со мной знакомым и не слишком налегать на спиртное.

Моя цель — досидеть до окончания официальной части, чтобы потом, сославшись на головную боль и обилие дел, незаметно ретироваться. Так мой уход не вызовет ненужных вопросов и подозрений.

— Карин, что с тобой? — в который раз за вечер Эдик пытается выяснить причину моего резко переменившегося настроения. — Ты как на иголках вся… Случилось чего?

— Да нет, все в порядке, — отмахиваюсь я, не желая посвящать приятеля в подробности своих душевных терзаний. — Просто устала немного.

— Видел Богдана Ткача за соседним столиком, — как бы между прочим подмечает приятель. — Уж не из-за него ли тебя так перекосило?

— Меня не перекосило! — возмущенно вздергиваю брови. — Не выдумывай!

— Ладно-ладно, как скажешь, — он примирительно улыбается. — Показалось, значит.

Опиваю шампанское и без особого аппетита закусываю кислинку клубникой в шоколаде. Пусть я и не хочу в этом признаваться, но Эдик прав: нервы у меня и впрямь на пределе. Да и время, по ощущениям, тянется бессовестно медленно. С момента разговора с Богданом и Ассоль прошло не больше получаса, а я уже вся извелась и издергалась. Будто на кактусе сижу.

— Сигарета есть? — с надеждой кошусь на приятеля, который, в отличие от