спасались бегством, укрывались в окопах. Но мало кто оставался жив. Наши солдаты беспощадно их уничтожали. Тогда-то Молотов, личный друг Сталина и второе лицо в кремлёвской иерархии, собрал у себя учёных-химиков и поставил перед ними задачу — срочно изготовить горючую смесь высокой температуры, чтобы, залив её в простые стеклянные бутылки, бойцы бросали их в танки. И русские химики в короткий срок нашли такое средство. И надо сказать, мой фюрер, что за два года войны на русских полях осталось немало наших сгоревших танков, в том числе «тигров» и «пантер».

Гитлер сделал подобие улыбки, но тут же его лицо стало серьёзным.

— Хитрые, однако, русские иваны, — недоброжелательно изрёк он. — Вместо орудий бутылки с зажигательной смесью, и не нужно делать пушки. А вот наши химики ничего подобного не изобрели. А жаль! — Гитлер взглянул на фельдмаршала. — Значит, красноармейцы фанатики? — спросил он. Глаза его вдруг заблестели, он смотрел на Клюге так, как удав смотрит на свою жертву — кролика, готовый его проглотить.

— Да, русские фанатики помешали моей армии победить под Москвой, — угрюмо подтвердил фельдмаршал. — И русская зима, мой фюрер. Сотни моих солдат окоченели от лютого холода. Знаете, как мои солдаты окрестили это русское «чудо»? Русская зима, говорили они, это генерал без войска, но который добивается победы. Мой фюрер, мы шли на Москву в тридцатиградусный мороз, экипажи танков мёрзли в стальных машинах, а в двигателях танков замерзало масло, часто они лишались хода и становились отличной мишенью для русских. А почему? — Клюге сверлил фюрера пристальным взглядом. — Армию мы на зиму не одели в тёплое обмундирование.

— А кто в этом виноват? — скрипя зубами, спросил Гитлер.

— Мой фюрер, я не знаю, вам лучше это знать...

Но фельдмаршал проиграл и летнее сражение на Курской дуге.

«Что теперь он мне скажет? — невольно подумал Гитлер. — Чем станет оправдывать свои неразумные действия на поле боя, которые не прибавили ему славы?..» А Клюге, когда он вошёл в кабинет фюрера, терзала до боли в груди одна мысль: «Что мне в этот раз скажет Гитлер? Я ему скажу, — продолжал размышлять фельдмаршал, — что операцию «Цитадель» надо прекратить. Но согласится ли он? И потом, что ему скажет мой коллега Манштейн?..»

В кабинет Гитлера вошёл фельдмаршал Манштейн, командующий группой армий «Юг», и, вскинув правую руку вперёд, гаркнул во весь голос: «Хайль Гитлер!» Фюрер слегка поморщился от этого возгласа, и если раньше он здоровался за руку с Манштейном, то в этот раз кивнул на кресло и негромко произнёс:

— Садись...

Фельдмаршала Манштейна Гитлер боготворил и этого не скрывал. Однажды после одного из совещаний фельдмаршал Кейтель как бы вскользь промолвил:

— Мой фюрер, надо ли так часто хвалить Эриха?

— Что есть, то есть, и моя похвала не должна вскружить ему голову. Наоборот, Вильгельм, она благословляет его на новые дела во имя великой Германии!

Кейтель ничего не сказал, лишь качнул головой, а про себя неожиданно подумал: «Уже не великая Германия...»

Гитлера привлекало и то, что Манштейн был на пять лет моложе Клюге, и это, пожалуй, больше всего импонировало фюреру. Он считал, что Манштейн особенно проявил свои способности «бить русских без жалости и сострадания» в Крыму, в боях под Севастополем, где защитники города являли чудеса храбрости, сражались с немцами до последнего дыхания и гибли, не щадя своей жизни. 11-я армия Манштейна захватила Севастополь не сразу, а при третьем штурме города, блокировав его с суши и моря. Тогда Манштейн по радио связался с Гитлером и, волнуясь от успеха, сказал ему лишь несколько фраз:

— Мой фюрер, большевистская крепость русских на море, Севастополь, захвачена моими доблестными солдатами! Так что кованые сапоги немецких солдат-героев топчут крымскую землю, и большевикам мы её не отдадим!..

Манштейн в телефонной трубке услышал, как Гитлер засмеялся, потом со всей серьёзностью заявил:

— Там, где ты сражаешься, Эрих, русским капут! Однако я взволнован не тем, что ты взял Севастополь, — я был уверен, что город ты захватишь, — а тем, что в твоём сердце живёт арийский дух! А коль так, то для Германии ты добьёшься новых побед!.. Я рад тебе пожать руку и сделаю это, когда ты будешь в ставке!

И Гитлер не замедлил с вызовом фельдмаршала Манштейна в Берлин. Первое, о чём фюрер спросил своего кумира, тяжело ли ему было «вышибать моряков из их крысиных нор» и много ли потерь понесла армия.

— Очень мне было тяжело, мой фюрер, — признался Манштейн, покуривая сигару. — Но к последнему штурму Севастополя вы распорядились дать мне резервы, особенно танки, и мы сравнительно легко покончили с красными дьяволами...

— А в боях под Москвой и Ленинградом военных моряков, державших оборону, наши солдаты называли «чёрными дьяволами», — прервал Манштейна Гитлер.

— Да, я знаю об этом, — согласился фельдмаршал. — Но «чёрные дьяволы» были красными моряками, и многих из них мы беспощадно уничтожили. Это, мой фюрер, главное, не так ли? — Он ехидно усмехнулся.

— Конечно, мой Эрих!.. Я спрашивал тебя о потерях, их много?

— Много, мой фюрер. В Крыму у меня их было намного меньше.

— Я доволен тем, что ты покорил Севастополь. А вот под Ленинградом у нас плохи дела, — сказал Гитлер. — Очень плохи, я даже не знаю, что делать. Ведь Ленинград — гнездо большевизма, там жил и творил Ленин.

Манштейн ответил, что под Ленинградом немецкие войска действуют не так, как надо. Там, как и при штурме Севастополя, нужна железная рука.

Какое-то время Гитлер задумчиво молчал, потом вдруг произнёс:

— Эрих, возьми наши войска, сражающиеся под Ленинградом, в свои руки!

Манштейн ответил сразу, словно знал о предложении фюрера:

— Я готов передать свою 11-ю армию кому вы прикажете, мой фюрер. Всё, что есть под Ленинградом, я взвалю на свои плечи.

— Я знал, что ты, Эрих, выручишь меня. — Гитлер довольно потёр руки.

А когда под Сталинградом была взята в «мешок» трёхсоттысячная армия Паулюса, Гитлер вызвал в Берлин Манштейна и приказал ему деблокировать войска Паулюса, помочь им выбраться из «котла».

— Ты, Эрих, а не кто-либо другой может это сделать, — похвалил его фюрер.

— Да, я выручу, — заверил Манштейн.

Но Манштейн