И мне уже не казалась благоразумной идея майора вызвать нашу рыжую обольстительницу на беседу в отделение, дабы она стала разговорчивее и откровеннее. Я нутром чувствовал, дело запахло жареным.

— С этого момента я для вас Маргарита Эдуардовна. Если хотите у меня взять очередные показания или допросить, тогда я буду говорить исключительно в присутствии консула, как дипломатический подданный Германии. Согласно Венской конвенции о дипломатических сношениях от 18 апреля 1961 года я вообще не должна была с вами добровольно сотрудничать, помогать. Вы типичные русские — сели мне на шею и погоняете. Я столько раз слышала, что у вас кто везёт, на том и едут, и только сейчас с грустью поняла, что имели ввиду ваши соотечественники.

— Маргарита, какой консул? Какая к чёрту конвенция?! Тебе угрожает опасность, ты находишься под программой по защите свидетелей. Но мы не можем тебя защитить, потому что ты постоянно что-то скрываешь от нас. — Илларион сорвался на крик, на скулах у него привычно заиграли желваки, выдавая в его теле отчаянное нервное напряжение, а глаза и вовсе почернели. Я видел, как досадно было майору…Он говорил не с Марго, а со стеной, от которой его слова тщетно отлетали обратно.

— Илларион Львович, перестаньте спекулировать на чувствах. Вы сами придумали эту программу по защите свидетелей, меня ей пытаетесь удержать. А на деле мне ничего и никто не угрожает, и пускать пыль в глаза вы можете теперь только нашему доверчивому, наивному Алёше.

— Эмм, про меня вспомнили, надо же, какая честь. — Я изумлённо наблюдал за диспутом между Маргаритой и Илларионом, и почти не дышал, реально опасаясь, что в итоге мне прилетит с той или иной стороны. Поэтому мне надо было оставаться выдержанным и молча соблюдать нейтралитет.

— Марго! Я же правда хочу помочь. Давай поговорим по-человечески. Алексей вчера слышал, как тебе угрожала какая-то женщина. Почему? Почему ты её или их покрываешь? Ты боишься?!

— Ах вот оно что! Корф так это твоих рук дело?! — Марго резко схватила со стола Ларри календарь-домик и швырнула им в меня, но я увернулся. Фрау Ротенберг неожиданно зависла, глядя куда-то за меня. Она прошла по направлению к улетевшему календарю, подняла его и поставила передо мной, не говоря ни слова.

Я смотрел то на календарь, то на Маргариту, то на Иллариона. И я в душе не чаял, что хотела этим мне сказать Марго.

— Ты не видишь очевидных вещей, Алёша. С сожалением констатирую — ты так и не найдёшь то, что надо.

— Вот поэтому мы тебя пригласили в отделение, Маргарита. — Мне надоело чувствовать себя идиотом, и я вышел из своего окопа молчания. — Мы надеялись, что здесь в стенах правопорядка ты будешь с нами честнее, перестанешь утаивать важную для следствия информацию.

— Да ничего я не утаиваю. Корф, я вчера смотрела фильм, триллер, если точнее. А что ты там подслушал и придумал себе — это только твои проблемы с воспитанием и с головой. Ещё и Иллариону настучал, пожаловался, как мальчишка.

— Verdammt! Какой триллер?! Какие проблемы с воспитанием?! Маргарита! Я искренне беспокоюсь о тебе. И я не стучал Ларри, а поделился соображениями.

— Алексей, я, кажется, просил не называть меня Ларри?! — Илларион совершенно некстати прервал теперь уже нашу с Марго полемику, чем сбил меня с толку.

— При чём здесь это? О чём мы говорили?!

— Мы обсуждали, милый Алёша, как ты безоговорочно веришь этому прохиндею в погонах и заглядываешь ему в рот!

— Маргарита Эдуардовна, да я вас сейчас по 319 статье УК РФ привлеку к ответственности за оскорбление представителя власти при исполнении. — Лёвушкин возмущённо вскочил со своего кресла так, что оно откатилось к стене, упёрся руками деловито о стол и встал, как бы возвышаясь над нами.

— Попробуйте, Илларион Львович, только при исполнении ли вы сейчас? Как по мне, у вас сейчас свободное от службы время, ибо вы не делом занимаетесь, а развлекаетесь с нами. Вызвали нас с Алексеем Владимировичем безосновательно, беззаконно и устроили балаган. Я вам тоже могу статейку приписать и к начальству вашему с ней пожаловать. Статья 286 УК РФ, знакома вам такая?

— Знакома.

— Ещё бы! Видать, не раз полномочия-то свои превышали, майор Лёвушкин.

Я в шоке во все глаза смотрел на Иллариона и Маргариту, мои мысли путались, сердце колотилось. Инстинкт самосохранения здраво говорил мне: «Надо отсюда валить куда подальше и как можно быстрее». Но деваться было некуда, и я попытался разрядить обстановку.

— Ребята, давайте жить дружно. — Ох, лучше я промолчал.

— Дружно?! Алекс, ты где здесь друзей увидел? Ты этого считаешь своим другом? Хорош друг, ничего не скажешь.

— Маргарита, если тебе есть, что сказать, давай! Выкладывай! Я же вижу, как накипело. Не терпится про меня гадости наговорить, очернить мою скромную персону в глазах товарища Корфа.

— Накипело и наболело! Майор он?! Да ты — даже не мужик. Отказаться от женщины и оставить её одну в подпитие?!

— Я не отказывался от тебя, Марго. Я был пьян и не смог…бы ничего. И вообще я не был уверен, что ты это всё, по правде, а не под алкоголем.

— Не забудь добавить, что мы благодаря этому успели Алёшу спасти.

— Вот именно! Спасли! И наша совесть спит спокойно по ночам.

— Продолжай до старости спать со своей невинной совестью. Лично я предпочитаю по ночам обнимать и ласкать чьё-то горячее тело, только тогда могу спать спокойно и сладко.

— Но ты же сама сказала, что не до конца разобралась в своих чувствах к Алексею.

— Взял бы и обуздал меня силой, помог понять свои чувства, заставил тебе отдаться. А то ни себе ни людям. Илларион, я желала тебя в «Beverly Hills», а ты взял и всё испортил.

Маргарита выдохлась, закинула ногу на ногу, скрестила руки на груди, и замолчала. Лёвушкин тоже сел на своё место и замолчал. В кабинете майора воцарилась пугающая тишина, волнующая куда больше, чем недавние оглушающие крики.

— Дааааа… Ну вы даёте, господа. Между вами такие страсти кипят, я аж вспотел. Слушайте, а мы дело будем обсуждать, или я свободен на сегодня?

— Алексей, прости нас, я не хотела, чтобы ты стал свидетелем этой сцены.

— Ничего, с меня станется. Ты — вообще свидетель убийства. Собственно, напомню вам, что речь у нас об убийстве моей жены. Марго, ты — что-то типа подруги моей жены, да?

— Что значит типа, Корф?! Я — единственная и близкая подруга Вероники.

— Тогда почему о единственной подруге моя жена не сказала ни слова в своём личном