И все-таки жаль, что так все повернулось. Жаль прежнего королевства. Жаль всех, кого не стало в последние годы. Исключая разве только дядю Малума, мужа Телы, и их сыночка Палуса. Но, как говорил Дивинус, не радуйся, что мерзавцы ушли с твоей дороги, потому как новые мерзавцы ждать себя не заставят, а когда еще ты сумеешь их раскусить? Жаль Окулуса и Сора Сойга. Мало чему они успели обучить Процеллу. Хотя новые дакитские друзья и уверяли Процеллу, что самые основы воинского искусства она успела впитать. Отчего же тогда всякий раз ей казалось в их шутливых поединках, что она неумеха с мечом? И ведь так все шесть лет! Или же они состязались с ней каждый год все с большей силой и старанием? Хотелось бы верить. А то висит этот меч на боку, как ненужная игрушка. Вот и теперь она вспомнила о нем уже тогда, когда и мерзавец Зелус, и его приятель Церритус, и вся их стража под дудение военной трубы убрались из трактира. Только странная девица Аша и ее сестра Бибера, о которой ходили слухи, что с нею что-то не так, замешкались в дверях, словно ждали еще каких-то слов. Но и им недолго пришлось стоять, сухой незнакомец, назвавший себя Бенефециумом, вошедший в обеденный зал явно не с улицы, да и одежда его была не для прогулки под снегом, негромко добавил в сторону неожиданных защитниц Игниса и Процеллы:

– Остаться не разрешу. Ждите на улице. И разберись-ка, Аша, с трубачом, что за оказия?

Дверь хлопнула. Процелла подумала, что эта самая Аша похожа на недавнего помощника Морбуса, как родная сестра, пусть даже племянница короля Тигнума была миниатюрной, словно ханейская статуэтка, но и сам Бенефециум имел те же черты лица. Муж с женой становятся схожи лицами с годами, может быть, то же самое касается и наставников? Но кто ей сказал, что Бенефециум наставник вельможных отпрысков рода Ренисус?

– Садитесь, – повел рукой на лавки напротив него Бенефециум. – Надеюсь, у тебя, Игнис, нет секретов от твоей спутницы?

– От моей сестры, – кивнул Игнис.

– Так, – прищурился Бенефециум, окатив вдруг Процеллу непонятным холодом. – Тогда я вижу Процеллу Тотум. Для Камаены и Лавы твоя сестра слишком юна.

– Да, – согласился Игнис, – у меня остались только три сестры.

– Тяжкие времена, – собрал морщины на лбу Бенефециум. – Бывали и тяжелей, но глубина пропасти измеряется не теми, кто в нее упал, а теми, кто зацепился на краю. Пока что. Значит, принц, тебя послал ко мне Алиус Алитер? И ты был спутником Сина, Пусиллуса и Аквуилуса… Бедный Аквуилус… Как он погиб?

– Мурс сразил его, – ответил Игнис. – Мурс, овладевший человеческим телом. Мурс Диафанус. Шесть лет назад.

– Но ты устоял против него? – улыбнулся Бенефециум. – И сам отнял у этого мурса, который вовсе не слабейший из нечисти, уже два тела?

– Откуда это известно тебе? – оторопел Игнис и прижал ладонь к груди, на которой под одеждой был скрыт осколок, полученный от Алиуса Алитера. – Не было свидетелей второй стычки. Только я и…

– А сам Диафанус? – удивился Бенефециум. – А еще один мурс, который присутствовал при схватке? Его имя, или, если быть точным, ее имя – Лимлал. Ну, вряд ли ты его слышал. Ее ты свидетелем не числишь? Нет, конечно, она не явилась ко мне в башню, как не явился и Диафанус, и не доложилась об очередной, неудачной попытке Диафануса схватиться с наследником королевского дома Тотумов, но она оказалась развоплощена. То есть сведена до очень тонкого состояния. Такого, что услышать ее может только кто-то вроде меня. Да и то с большими усилиями.

– Вискера, – понял Игнис.

– Да, – кивнул Бенефециум. – Это было ее последнее имя в человеческом обличье. Но ты можешь ее не оплакивать. Она вернется. Может быть, через тысячи лет, но вернется.

– Если будет куда возвращаться, – заметил Игнис.

– Ты об этом хочешь со мной поговорить? – холодно улыбнулся Бенефециум.

– Ты ведь угодник? – спросил Игнис.

– Ты хочешь узнать, почему я не угодлив? – рассмеялся Бенефециум. – А ты подумал о том, был ли угодлив Энки? И что такое угодник? Тот ли, кто угождает каждому встречному, или тот, кто угождает сущему?

Игнис развел руками, а лицо Бенефециума вдруг стало твердым, почти каменным. Он вздохнул, посмотрел на Процеллу и продолжил, не дожидаясь вопроса:

– Все мы… – на слове «мы» Бенефециум позволил себе изогнуть губы, – что-то пытаемся делать. Или сидеть в башне и теребить древние свитки, разгадывать заклинания, погружаться в таинства магии, как это делаю я, надеясь на то, что мудрость – это сила. Или бродить по дорогам Анкиды, отыскивая крупицы мудрости в других и обращаясь к этой мудрости, надеясь на то, что опять же мудрость – это сила или что-то способное стать ею. Так поступаешь ты. А между тем сущее дышит и проживает отпущенный ему век или эпоху, не замечая ни твоих усилий, ни моих. Об этом нужно всегда помнить.

– Что же это значит? – не понял Игнис. – Не нужно ничего делать? Все тщетно?

– Почему же? – не согласился Бенефециум. – Тщета – не кожа, не металл, не дерево. Не камень, не вода, не огонь. Даже не воздух. Из нее не сошьешь одежду, не выкуешь доспех, не построишь дом. На нее нельзя опереться, ее нельзя пить, ею нельзя согреться, нельзя дышать. Значит – ее нет. Но мои усилия и твои усилия следует соизмерять с сущим. Сущее беспредельно. Мы – пылинки на его теле. Его мгновение – наша жизнь. Его жизнь – немыслимая для нас вечность.

– Мне кажется, что твое мгновение, угодник, более заметно на теле вечности, чем мое, – осторожно заметил Игнис, чтобы сказать хоть что-то. На мгновение ему показалось, что Бенефециум не говорит, а переливает воду из кубка в кубок.

– И все равно оно остается пылинкой, – вздохнул Бенефециум. – У меня не так много времени, чтобы лить воду в дырявый котел. Давай сделаем так, ты задашь мне три вопроса, я постараюсь на них ответить. Может быть, сам посоветую тебе что-то или сам спрошу у тебя о чем-то. Сразу же должен принести тебе извинение за поведение Зелуса и Церритуса, боги наградили короля Тигнума старшим сыном и, наверное, перестарались, потому что младшего пришлось лепить из того, что осталось. Ну а уж Зелусу не досталось и этого. Так что я, который давал советы Тигнуму и его брату Вануму всю их жизнь, чувствую себя виноватым, что не постарался выправить то, что можно было выправить в их сыновьях. Надеюсь, эта труба, что гудела за стенами, избавит тебя от ненужного внимания. Но сначала я скажу тебе, что я знаю о твоей ноше, и не дам никаких советов о том, как использовать ее и как от нее избавиться. Это твое бремя, это твоя судьба. И еще я не знаю, можно ли спасти Анкиду от большой беды или нельзя. Боюсь, что и Энки, и другие боги тоже не знали об этом до последнего момента. Но в чем я уверен, так это в том, что этот момент настанет. Если же кто-то будет тебе давать советы и оглашать предсказания, запомни одно – легко быть мудрым и рассудительным, глядя в прошлое. А теперь спрашивай.

– Что происходит в Светлой Пустоши? – спросил Игнис. – Я слышал, что она растет?

– Всякий нарыв увеличивается, прежде чем лопнуть, – пожал плечами Бенефециум. – Только не нужно думать, что Лучезарный выпускает пузыри из месива Пира, что гниет в месте его падения. Это не так. Лучезарного нет, и он не вернется. Для того чтобы он вернулся, вся Анкида, вся Ки, все под этим небом должно перестать существовать. Но там, в центре Светлой Пустоши, осталась скверна. Вся эта земля заражена скверной. Поэтому ее бьет лихорадка.