– Она простолюдинка, – прошептала Бибера.

– Ну и что? – не понял Игнис.

– Она простолюдинка, – повторила Бибера.

– Мы все потомки простолюдинов, – отчеканил Игнис. – Это было первое, что сказал мне отец, когда я подступил к нему с вопросом, от кого пошел род Тотум. И он сказал мне, что память предков священна. И я должен гордиться своим родом, потому что гордиться есть чем. Но не забывать при этом, что гордиться родом – не значит гордиться самим собой. И о том, что если долго копать, то рано или поздно в недавнем прошлом или глубокой древности можно докопаться до простолюдина, который твой род начал. И который такой же человек, как ты.

– Она дочь простого калама, – прошептала Бибера. – Он, кстати, из той же деревни, что и Софус, ардуусский маг. Помнил его, как рассказывала мать. У них в деревне не было ни одного колдуна, кроме Софуса. А потом и деревни не стало. Что-то случилось с ней. Но дед мой уцелел. Один человек спас его. Очень давно. Потом и за матерью моей приглядывал, за братом ее. Но деда уже нет. Он умер до моего рождения. Оставил матери и ее брату домик на полпути от Бэдгалдингира к Алке. А брат короля Тигнума вывихнул ногу в тех краях, свалившись с лошади. Так я и появилась на свет.

– Я бы вывихнул две ноги, если бы знал, что у меня появится такая дочь, – усмехнулся Игнис. – И, кстати, моя жена тоже простолюдинка. Что Русатос забыл в Бэдгалдингире? Ведь не из-за меня же он туда прибыл?

– Он движется в Тимор, – сказала Бибера и взглянула на Процеллу, которая тоже присела у костра. – Разные слухи ходят о Тиморе. О трауре. О разных присягах. Об убийстве Армиллы. Кое-кто связывает кое-что с кое-кем. Русатос едет разобраться, может быть, найти и наказать убийц.

– Вот ведь наглец, – вздохнул Игнис. – И, судя по лицу, ничего не боится.

– Я – не он, – прошептала Бибера. – Но так и Адамас ничего не боится. И он очень мудр. Я могла бы только мечтать о таком муже. Но повезло другой.

– Ладно. – Игнис покосился на Процеллу, которая сидела с открытым ртом, и начал распускать мешок. – Хотя вопросы у меня к тебе остались. Сейчас – есть и спать. Дальше будет трудно.

…Погоня дала о себе знать под утро, но спутники успели проделать два десятка лиг, прежде чем заметили за спиной под слепящим зимним солнцем черные точки.

– Тридцать, – крикнула, оглянувшись, Бибера. – Выходит, Русатос отправился в Тимор с двадцатью всадниками. Он еще смелее, чем ты предположил! Его я не вижу!

– Я вот не могу даже счесть их! – испуганно крикнула Процелла.

– Кажется, у Биберы хорошее зрение, – отметил Игнис. – Тем более она смотрит против солнца.

– У всех свои таланты, – весело крикнула Бибера, – но мой главный не в этом!

– А в чем же? – откликнулся Игнис. – Говори скорее, у меня нет амулетов, а Светлая Пустошь, кажется, отъела от земель Бэдгалдингира еще десяток лиг. И к тому же изменилась. Процелла, быстрее ко мне!

Процелла еле расслышала голос брата. Впереди стояла стена. То, что издали казалось дымкой, вдруг приблизилось и встало стеной до неба. Так, словно вязкую вьюжную немощь отсекало от остальной равнины мутное стекло.

– Не могу, – прошептала Процелла. – Двинуться не могу. И лошадь…

– Лошадь будет тебя слушать, если ты будешь уверена, – отрезал Игнис.

– Не могу, – выкатила слезы на щеки Процелла. – Даже повод натянуть не могу. Шевельнуться. Горло горит. Сердце бьется. Не вижу ничего.

– Сейчас. – Игнис подъехал сам, поймал Процеллу за руку, снял с плеча длинный и чудной сверток, что торчал концом у него за головой постоянно, даже ночью Игнис клал сверток на постель, и повесил его за спину Процелле.

– Ну, как ты? – спросил, глядя в глаза.

– Что это? – только и смогла прошептать она, потому что стена осталась там, где была, а тоска, боль, резь в глазах, немочь – исчезли. – Что это?

– Великий дар мне от дорогого… человека, – прошептал Игнис и повернулся к Бибере. – Ну что, помогут тебе твои таланты, Бибера Ренисус? Есть хоть один, что поможет тебе пройти Светлую Пустошь?

– Смешные вы, – рассмеялась девчонка. – Сколько хлопот. Знаешь, принц, а ведь иногда важны не таланты, а их отсутствие. На меня магия не действует.

– Как это? – не понял Игнис.

– Меня можно убить стрелой, копьем, мечом, камнем, тысячей способов, но только не магией, – развела руками Бибера и, уже направив лошадь сквозь мутную стену, крикнула: – Не действует! Никакая! И никогда!

Легкую речную барку удалось нанять без особых трудностей. Хозяин, из тех, что протянули с выносом лодки на берег до начала зимы, было заупрямился, но, когда Лаурус твердо сказал, что больше предложенного не заплатит и так положил вдвое от летнего, а если мало, то добро пожаловать ждать кого пощедрее или же выходить на зимнюю ловлю в холодное море, – сдался. Помялся для вида, помянул морских демонов и скупердяев атеров, потоптался с ноги на ногу и махнул рукой. Только поинтересовался, пока ждал шестерку крепких, хотя и немолодых гребцов, куда ж в зиму такая странная орда путь кладет – молодка с мужем и детьми, старик, девчонка, да то ли воин раненый, то ли мастеровой болезный, еле идет? Под зиму надо на юг дорогу править, а не на север, хоть бы и до Турши. И к кому в Туршу-то, я ж там, читай, полгорода знаю.

– Кто-то дорогу правит, а кто-то домой возвращается, – неожиданно для Лауруса подала голос Ава, да еще влила в речь тирсенский говор, да и словечки тирсенские раскинула. – А заречных знаешь кого? Я с заречной слободы.

– Так чего мне в заречной-то? – вытаращил глаза лодочник. – Я ж моряк, из левобережных, а заречные все торговцы.

– Не все, – буркнула Ава и такую скорчила гримасу, что лодочник тут же с расспросами отстал, хотя и посмотрел на Лауруса с сочувствием.

Все это Лава наблюдала, сидя уже на корме, на которой был устроен навес и лежали промороженные тюфяки с соломой. На одном из них тут же распластался Литус, рядом Ава стала кутать детей да пускать время от времени слезу, что жили-поживали, а считай, что все нажитое так мимо рук и свалилось. От воды тянуло холодом, гребцы явились слегка навеселе, но, едва лодочник оттолкнул лодку от самсумской речной пристани, весла опустили в воду дружно и потащили барку вверх по течению, которое в низовьях Му почти не чувствовалось. К полудню поднялся ветер, погнал волну вслед за лодкой, Арма вовсе скорчилась над детьми, как наседка над кладкой, а лодочник поставил косой парус, и барка пошла еще веселее. Литус иногда тихо просил пить, Лава срывалась с места, словно боялась, что не она, а кто-то другой подаст бастарду воды. Син с Лаурусом сидели на носу лодки и вполголоса обсуждали что-то. Лодочник, который шевелил рулевым веслом в паре локтей от Лавы, жмурился, расправлял усы и довольно гудел:

– Твой, что ль, болезный-то? Вот ты над ним, как мамаша над дитем. Что у него? Живот болит? Не зараза какая? Ну ладно. А если зараза, то плохо, а если и не зараза, тоже плохо, с брюхом так вообще какие шутки. Тут уж не к бабке надо идти, а к настоящему магу. А настоящий маг столько монет может содрать… А если не сдерет, так и не поможет толком. Нет, с животом шутки…