— Ха! Что ты говоришь, папа, я — самая настоящая тряпка.

— Нет, Энни. Ты никогда не оценивала себя объективно. Внутри тебя есть стальной стержень, и он был всегда. Ты видишь мир в светлых красках, твой стакан всегда наполовину полон.

— Когда Блейк от меня ушел, я стала разваливаться на части.

— И сколько времени это продолжалось, месяц? — Хэнк прищелкнул языком. — Это ерунда. Когда умерла твоя мама, я не прятался пару недель, чтобы потом выйти еще более сильным, чем я был раньше. — Хэнк помолчал, качая головой. — У меня не очень хорошо получается объяснять, что я имею в виду. Я пытаюсь сказать, дорогая, что ты до конца не понимаешь, что такое отчаяние или слабость. По-настоящему не понимаешь. Ты не можешь зацикливаться на своей беспомощности.

Энни посмотрела на реку.

— Да, наверное, это правда.

— Ты все еще замужняя женщина, и, если ты думаешь, что Блейк действительно бросит тебя ради какой-то куклы, ты сошла с ума. Он вернется. Когда Блейк образумится, он вернется домой, к тебе.

— Я больше не чувствую себя замужем.

— Чувствуешь.

На это Энни было нечего ответить, это было так и не так. Как бы сильно она ни изменилась за последние месяцы, Хэнк прав: она действительно до сих пор чувствует себя замужем за Блейком. Она была его женой почти двадцать лет, супружеские обязательства не могут в один момент исчезнуть от поспешно брошенных слов, даже таких: «Мне нужен развод».

Хэнк подошел к Энни и коснулся ее щеки.

— Ты уедешь и причинишь Нику боль, а он не тот человек, который легко переносит удары судьбы. Я не собираюсь говорить тебе, что делать. Никогда этого не делал и не собираюсь начинать сейчас. Но, Энни, эта история плохо кончится. Для всех вас.

Вечером следующего дня, когда посуда после ужина была вымыта и убрана, а Иззи уже была в кровати, Энни сидела на веранде в кресле-качалке. Она смотрела, как крошечный черный паучок плетет на кусте рододендрона серебристую паутину. В тишине компанию ей составляло мерное поскрипывание кресла-качалки. Она знала, что ей нужно вернуться в дом, Ник, наверное, уже ждал ее наверху, но на веранде было тихо и умиротворенно, и эхо слов отца казалось более далеким, когда она была в одиночестве. Энни знала, что, как только она войдет в спальню и посмотрит в голубые глаза Ника, у нее в голове снова зазвучит отцовское предостережение, зазвучит слишком громко и настойчиво, чтобы она могла его игнорировать. Нику и Иззи и так уже досталось, Энни не хотела сделать ничего, что причинило бы им новую боль, но именно это она и сделает, она знала так же точно, как то, что она сидит сейчас на веранде. У нее была другая жизнь в другом городе, другой ребенок, которому нужна мать точно так же, как и Иззи. Ее настоящая жизнь — там, она ждет Энни в горячем воздухе Южной Калифорнии и готовится к противостоянию, до которого осталось лишь несколько коротких недель. Ее возвращение в свою жизнь будет проверкой, испытанию подвергнется все, чем она была, и то, кем — как она решила — она хочет быть. У нее за спиной открылась дверь. Энни на секунду закрыла глаза, собираясь с силами, потом тихо сказала:

— Привет, Ник.

Она смотрела не на него, а на свои руки, сцепленные на коленях. Дверь хлопнула, Ник подошел к Энни и присел рядом с ней на корточки.

— Что ты тут делаешь одна?

Энни посмотрела на него, и на секунду ее охватила паника: мысль о том, чтобы отказаться от Ника, приводила ее в ужас. Но ей нужно было думать о нем, не о себе. Она пристально посмотрела ему в глаза:

— Ник, я не хочу причинять тебе боль.

Он взял ее левую руку и провел кончиком пальца по белой полоске на месте кольца.

— Энни, не считай меня дураком, я знаю, что снять кольцо не так-то просто.

Энни долго смотрела на него молча. У нее был по рыв надавать ему обещаний, сказать, что она его любит, но она не могла быть такой жестокой. Ей скоро уезжать, и будет великодушнее увезти эти слова с собой.

— Энни, я знаю, что «вместе навек» — это не про нас.

Ей показалось, что его голос дрогнул на слове «навек», но он улыбался Энни, а она в эту минуту не хотела задумываться о том, что он чувствует. Она прошептала:

— Да.

Ник подхватил ее на руки и понес наверх, в свою кровать. И как всегда, как только Энни очутилась в его объятиях, она перестала думать о будущем, ее полностью захватило настоящее.

Во вторник утром они планировали поездку на пляж. Энни посмотрела на корзинку для пикника и в десятый раз проверила, все ли она положила, потом посмотрела на часы. Было уже половина одиннадцатого. Она подошла к лестнице и крикнула наверх Нику и Энни, чтобы они поторапливались. Потом, мурлыча под нос песенку, направилась обратно в кухню. И в это время раздался звонок телефона. Энни сняла трубку.

— Алло?

— Минуточку, пожалуйста, я соединяю вас с Блейком Колуотером.

На какой-то момент Энни растерялась и не могла связать это имя со своей собственной жизнью. На лестнице показался Ник. Она бросила на него растерянный взгляд:

— Это Блейк.

Ник замер.

— Не буду тебе мешать, подожду наверху.

— Нет! Иди сюда. Пожалуйста!

Ник быстро спустился и подошел к Энни. Она взяла его за руку. Наконец в трубке послышался властный голос Блейка:

— Энни, это ты?

При звуке его голоса Энни вздрогнула, вспомнив все.

— Здравствуй, Блейк.

— Как поживаешь, Энналайз?

— Отлично. — Энни помолчала, выжидая, что он скажет дальше. — А ты?

— Я… в порядке. Мне дал этот номер Хэнк. Ты ведь помнишь, что скоро возвращается Натали.

— Пятнадцатого июня. Она хочет, чтобы мы, — Энни подчеркнула голосом последнее слово, — встретили ее в аэропорту.

— Конечно. Ее самолет прилетает в…

Энни огорчилась, что Блейк не знает времени прилета дочери.

— В пять десять вечера.

— Да знаю я!

За явной ложью последовало неловкое молчание. Потом Блейк как ни в чем не бывало рассмеялся, словно со времени их последнего разговора прошло три часа, а не почти три месяца.

— Очевидно, нам нужно поговорить до того, как мы встретим Натали. Я хочу, чтобы ты в этот уик-энд была в Лос-Анджелесе.

— Неужели?

В этом был весь Блейк. Он хочет поговорить, — значит, она должна садиться на самолет.

— Я вышлю тебе билет через «Федэкс».

Энни резко втянула воздух.

— Я пока не готова с тобой встретиться.

— Что-о? Я думал…

— Я в этом сомневаюсь. Сейчас нам не о чем говорить.

— Мне есть о чем.