Словом, у потомственного генерала и курсанта Высшей Школы Службы Опеки Чеслава Трастамары не было цели, ради которой стоило молчать. У него была причина молчать, заключавшаяся в том, что он не мог назвать губернатору Ярмарки свое настоящее имя и не мог признаться, что Эйрик ван Эрлик был бы рад приплатить палачам губернатора, так счастливо избавившим его от надзирателя.

«Защитник империи действует, исходя из цели, вор и бандит действует, исходя из причины». Так начинался спецкурс старого Ли.

Губернатор остановился перед Чеславом, ткнул в него и спросил:

– Ты сын ван Эрлика или его любовник?

Чеслав молчал.

– Сколько ван Эрлик заплатит за твое освобождение? Где он?

Молчание.

Губернатор пожал плечами, он подошел к столику справа от Чеслава и нажал на клавишу. Столик с тихим звоном разъехался: на поверхность выскочила красная капсула.

– Знаешь, что это? – спросил губернатор.

– Лейстомерия, – сказал Чеслав.

– Нет. Это ее дальний родственник. Знаешь, почему люди могут прививать себе «креветочек»? У лейстомерии период деления – месяц. Но даже в здоровом человеке «креветка» погибает за две – две с половиной недели. А эта штучка размножается через два часа. Ты превратишься в решето на третьи сутки.

Чеслав глядел совершенно равнодушно.

– Но у этого милого родственника есть и другие, куда более полезные черты. Она тоже вырабатывает аритромин – точнее, гамма-аритромин. Вещество очень похожее, но обладающее одним побочным свойством. Оно снижает порог возбудимости нейронов. Это лучшая в мире сыворотка правды, которую, как я уже сказал, не используют только по одной печальной причине: запустить в человека лейстостомию – значит не иметь возможности взять с него вторичных показаний. Где ван Эрлик?

Чеслав закрыл глаза.

Он очень хорошо представлял свое тело, на койке, под сверкающими лампами, в крошечной комнате, набитой злой и умной аппаратурой для вытягивания из человека мысли и жизни. Он знал эту аппаратуру. Он сам умел ее применять.

За стенами были еще стены и еще. Потом был воздух и рыжее плато, обрезанное ножом пропастей. Глубоко в костях гор цвели шестигранные кремнийорганические снежинки; высоко над плато летели пузырьки спор. Над спорами было небо, сначала синее, потом черное. Тело его лежало на дне гравитационного колодца, одного из миллионов бесчисленных гравитационных колодцев Вселенной.

Оно было маленьким белым огоньком, пульсирующим в коре головного мозга. У белого огонька были ненужные придатки в виде рук, ног и сердца. Они были как споры. Они отлетали вверх гелиевыми пузырьками. Сначала одна. Потом вторая.

– Он остановил сердце! – услышал Чеслав чей-то взбешенный крик.

Споры отделялись от высохшего ложа цветка. «Цель – это боеголовка, которая поражает любого врага». Ли Мехмет Трастамара.

Игла кардиоводителя вонзилась в грудь.

«Тело – ничто. Воля – все».

Звезды гасли одна за другой. Чужое шестнадцатилетнее тело лежало на койке, и Чеслав Трастамара глядел на него из вечности.

– Мы не можем его запустить!!!

Стальной пол вздрогнул. Мир мигнул и заорал сиреной. Ошарашенный медбрат отлетел от койки, и выскочившая из груди Чеслава игла закачалась, как маятник, с набухающей на ней синеватой каплей.

На центральный дисплей вместо кардиограммы выскочила чья-то потрясенная рожа в нарезном, под шлем, воротничке.

Чеслав Трастамара открыл глаза. Денес, сидевший в углу, презрительно обернулся к губернатору.

– Ты спрашивал, как найти Эйрика? – сказал мальчик. – Поищи у себя в спальне.

* * *

Эйрик ван Эрлик открыл глаза. Вокруг была полная тьма, и в этой тьме тихо шуршали магнитные ленты, и далеко внизу, у неподвижного купола гравигенератора по венам системы охлаждения бежал сверхпроводящий гелий.

Лицо немилосердно жгло – то ли от инъекций, то ли от плазмы. Эйрик осторожно пошевелил правой рукой и обнаружил, что он по-прежнему сжимает оружие. Он висел головой вниз в черной пустоте, и было непонятно, за что он зацепился. Болело везде, но он был жив.

Эйрик не знал, что в приемной есть огнемет. На плане его не было. Наверное, огнемет установили совсем недавно.

Эйрик взял бластер в зубы и подтянулся. Руки нашарили его собственный ботинок. Потом – гладкую плиту, потом – часть решетки. Решетка смыкалась с ботинком и проходила насквозь.

Плазменный удар сбил настройки прыжка, и его вынесло из гипера в машинных отсеках, среди трубопроводов с кислородом и гелием, сверхпроводящих контуров и переходов, лесенок и решеток Его могло вплавить в пол, его могло швырнуть с десятиметровой высоты, но его вынесло ниже пола, и только подошвы его ботинок намертво вварились в броне-пласт.

Под потолком висели лампы, – обычные газоразрядные трубки, забранные частой сеткой. Сетка заходила под кожу чуть ниже левой щиколотки и выходила с другой стороны.

Ван Эрлик осторожно рассек настроенным на минимальную мощность пучком тонкие прутья решетки, расшнуровал ботинок и вынул из него левую ногу. Сосредоточился, отключая боль. Второй ботинок сполз сам, едва Эйрик ослабил шнуровку, нога выскользнула, и Эйрик полетел вниз, хряснулся животом о какую-то железяку, упал навзничь и поехал спиной по округлому куполу, оплетенному дырчатой композитной сеткой.

Ноги ударились об ограждение, и Эйрика довольно чувствительно шибануло током.

Вокруг были грохот и тьма. Он помнил планы этажей наизусть и теперь точно представлял себе, где он находится – прямо на куполе главного генератора, в метре от сервисной лесенки. Откуда-то журчала вода и пахло вареной человечиной.

Эйрик не шевелился. Он знал, что зал просматривается весь, как в обычном, так и инфракрасном диапазоне. Автоматических огнеметов тут быть не могло: никто не осмелится швыряться в генераторном зале плазмой.

Значит, если они сочтут его мертвым, у него есть шанс. Эйрик сжал рукоять бластера и приготовился ждать.

Ждать пришлось недолго: где-то с характерным шелестом раскрылись лепестки люка, и Эйрик услышал шаги.

Шли трое, и, судя по грохоту стали о сталь, каждый был облачен в стандартную броню класса «А». Скорее всего, это был «Хоберк» или «Шелом». «Хоберк» имел встроенный гравигенератор, что позволяло его хозяину лететь с такой же легкостью, как идти. Это утяжеляло «Хоберк» и замедляло интеллектуальные цепи. Создатели «Шелома» предпочли взамен установить за спиной массивный огнемет. «Шелом» был единственный известный ван Эрлику вид брони, в котором хорошо обученный солдат мог вести огонь на все стороны. Эйрик сосредоточился, вслушиваясь в ритм шагов. Пожалуй, это все-таки был «Шелом».

И та и другая броня прекрасно видела в инфракрасном диапазоне, поэтому света никто не включил. Эйрик ван Эрлик перестал дышать. Он помнил схему машинного зала наизусть. Он знал, что сейчас насосы системы охлаждения скрывают его от штурмового отряда, и почти физически слышал, как оператор сообщает трем в «Шеломах»: «Лежит, как сопля. Мертв или оглушен».