– Конечно же, нет.

Я поднимаюсь до ее площадки и даю свой номер, позволяя задавать мне вопросы, от которых в основном уклоняюсь.

– Если вы когда-нибудь увидите его снова, то, пожалуйста, позвоните сразу мне.

– Хорошо, позвоню. Мне следует чего-то опасаться?

Мне хочется просто предупредить, чтобы на вопросы гостя мадам отвечала, что любит поэзию – и с ней все будет в порядке. Но вместо этого я говорю:

– Возможно, это просто шутка. Розыгрыш.

– Который нацелен только на вашу квартиру?

– Пусть лучше на мою, чем на чью-то другую. Спокойной ночи, миссис Кроуфорд.

Я спускаюсь по лестнице, а она озабоченно воркует мне вслед:

– Будьте осторожны, Сэм.

Надо же. Не «детектив Джаз», а «Сэм»… Я оглядываюсь и секунду смотрю на нее:

– Спасибо. Обязательно.

Я спешу вниз по лестнице и, уже находясь у себя за запертой дверью, смачно выругиваюсь. Ну ни минуты покоя. Лишь после бдительного обхода своего жилого пространства я наконец оставляю пистолет у двери и направляюсь на кухню. Не успеваю проглотить протеиновый коктейль и сжевать десяток виноградин, как звонит Чак. Разговаривая с ним, я опускаюсь на колени перед экранчиком камеры и просматриваю, что там записалось.

– Как ты думаешь, прокуратура пойдет навстречу? – осторожно интересуется он.

– Пятьдесят на пятьдесят. Но нужно дать им что-то еще. У тебя появилось хоть что-нибудь?

– Есть кусочки пазла, но на сборку требуется время. Ты же знаешь, как оно происходит…

– К сожалению, да. Но все равно скажи.

Снаружи раскатисто гремит гром, и дождь начинает барабанить по окнам, оставляя на темных стеклах серебристые нити. Напряжение в спине и плечах разом ослабевает. Сегодня ночью, слава богу, передышка. Или отсрочка…

Мы с Чаком шерстим то, что у него есть, фрагмент за фрагментом. К счастью, экранчик наружной камеры пуст. Мы уже заканчиваем разговор, и я переключаюсь обратно из записи на прямое изображение. И тут у меня перехватывает дыхание. Мужчина в худи стоит у моей двери. Вот он, Поэт: тут как тут. Глава 69

Он стоит спиной к камере. Нас разделяет только дверь. Чак продолжает говорить, но вокруг меня воцаряется холодная тишина. Я не двигаюсь. Не двигается и Поэт. Он знает, что я здесь. Я чувствую это каждой частицей своего существа. Каким-то образом он знает и то, что я за ним наблюдаю. Своими действиями он словно насмехается надо мной, вселяя мысль о своей неприкосновенности. Он соблазняет меня к опрометчивости, в доказательство того, что я недостойна. Никчемна. Но действовать опрометчиво я не буду, а единственно недостойный из всех – это он. Вставив кнопочки наушников, я аккуратно засовываю телефон в куртку, радуясь, что не успела снять ни его, ни кобуру. А теперь – оружие. Я вкрадчиво тянусь за ним, и сталь приятно успокаивает руку – настолько, что кобуру я игнорирую и держу пистолет на весу.

Между тем Поэт по-прежнему стоит у двери.

Чак все это время разговаривает:

– …Ну и, так сказать, на сон грядущий. Давай прикинем, что у этих нескольких жертв общего. Теперь уже можно сказать: йога.

– Чак, – произношу я.

– Ей увлекается и жена Ньюмана, и…

– Слушай сюда. Срочно свяжись с патрулем у моего дома и скажи, что мне нужна поддержка. Поэт прямо у меня под дверью. Не вздумайте его вспугнуть. Выполнять сейчас же.

– Э-э… о боже… Я…

Поэт внезапно приходит в движение и спускается с лестницы, сразу ускоряясь с шага на бег.

– Ну же! – ору я Чаку и кидаюсь к двери, отпираю ее и распахиваю. Закрыть ее за собой даже не пытаюсь: некогда. Бросая все как есть, несусь вниз, слыша позади вопль Старушки Кроуфорд:

– Он здесь!

– А ну в дом! – рявкаю я в ответ, и… о черт! Поэт уже открывает подъездную дверь и выскакивает наружу.

Я преследую его по пятам, но, как только оказываюсь у выхода, здравый смысл заставляет меня остановиться. Он может находиться снаружи, просто подкарауливая слева или справа. Я пинаю дверь ногой, и дождь хлещет по плитке упругой барабанной дробью, гарантируя секундное ослепление. Из образовавшегося проема я высовываюсь ровно настолько, чтобы убедиться, что вблизи никого нет, после чего выхожу под ливень. Вода рушится струями, льдистыми в жаркой ночи, и я, держа оружие перед собой, прижимаюсь к стене и озираю двор в обе стороны.

Вскоре подмечаю движение и улавливаю в поле своего зрения Поэта, убегающего с большим отрывом. Я припускаю следом – и тут, словно по выдоху ночи, дождь прекращается, а массивные капли превращаются в нежные, почти невесомые брызги. Свет от домов теперь более яркий, что позволяет четче отслеживать Поэта и его лавирование между двумя зданиями. Постепенно я его настигаю, но теперь и не знаю, нужно ли это делать. Он поджарый высокий мужчина, подвижнее по самой своей генетике. Судя по всему, он меня заманивает. Но упускать убийцу, которого можно поймать, тоже нельзя.

Он срезает к забору, который, я знаю, прикрывает тропку, натоптанную здешними жителями для походов в ближний магазин. Если преступник свернет за угол, шансы поймать его обнулятся, а если его окликнуть, то он поймет, что я здесь. Дилемма. Стрелять в убегающего мне тоже не с руки. И я делаю ставку на внезапность. Если он сочтет, что уже оторвался от погони, а тень в этом проходе скроет его и запутает меня, то он допустит ошибку, и мне удастся его задержать.

Вот он сворачивает за угол и исчезает за забором.

Я ускоряюсь и, добежав до забора, распластываюсь по деревянной поверхности, глубоко втягивая воздух. Трубка настырно гудит вибрацией, но я ее игнорирую и медленно огибаю забор, вглядываюсь в кромешную тьму ночи. Фонарик остался дома в сумке – я включаю фонарик на мобильнике и снова, метр за метром, обхожу забор и направляю пятнышко света в пустое пространство.

У меня примерно три секунды на обдумывание, сколь опасным будет мой следующий шаг, но образ-вспышка мертвого Дэйва в кресле толкает меня вперед. Я не могу позволить этой нелюди убивать снова. Решение принято, и, выставив перед собой пистолет, я ступаю на скользкую грунтовую тропку, посвечивая фонариком влево-вправо. Внезапно передо мной выскакивает Поэт и бросается наутек.

Адреналин в крови бушует огнем.

– Стоять! Полиция! – кричу я. – Полиция Остина! Сейчас же остановиться, или…

Он поворачивается, и в темени что-то остро взблескивает – оружие! Мир словно растягивается в вечные секунды, но во мне тут же срабатывают инстинкт и выучка, и я произвожу выстрел. Поэт падает ничком. Все еще в запале, с наведенным стволом, я придвигаюсь к нему. Понятно, что этот субъект,