от себя призрак того бедного паренька. Вот в комнату входит назначенный мне адвокат – симпатичная длинноволосая брюнетка.

– Николь Ричмонд, – представляется она с порога, захлопывая за собой дверь. – Я – ваш адвокат. А здесь для того, чтобы прекратить это их дерьмо.

Даже в своем простецком прикидоне из джинсов и футболки она держит бойцовский характер, что мне нравится.

– Они даже не должны были устраивать вам эту экзекуцию сейчас, среди ночи, и сами это знают. Знают и мое отношение, что все это чушь собачья.

О да. Она мне определенно нравится.

– Я слышала историю в целом, – говорит Николь и, сразу переходя к делу, добавляет: – А теперь хочу услышать ее от вас.

Я выкладываю ей все, и когда заканчиваю, она, в противовес своей внешней жесткости, неожиданно меня обнимает. В подобных ситуациях людям это свойственно. Они заключают вас в объятия. После смерти отца я разве что не носила табличку с надписью «Не обниматься!». Дело не в том, что я не ценю этот жест – вполне себе ценю, – но каждое объятие зиждется на жалости, а в ней можно легко погрязнуть, раскиснув и ослабив себя. Объятия дают волю слезам. Я же предпочитаю действовать. Делать хоть что-нибудь для изменения ситуации.

С объятием за плечами мой новый адвокат заявляет всем, кто ждет, о нашей готовности.

Первым, кто входит в комнату задать мне вопрос, оказывается Эван. На нем джинсы и майка «AC/DC» – антураж, который его странным образом очеловечивает. То же самое можно сказать и о его щетине. Он устало проводит рукой по волосам – не помню, чтобы я хоть раз видела его проявляющим растерянность. В его действиях нет ничего от человека, который приехал сюда устрашать.

– Я осмотрел место преступления, – говорит он, занимая место напротив.

Уже одна эта фраза – «место преступления» – звучит так, словно наждаком проводят по стеклу.

– Я также просмотрел запись, переданную нам Уэйдом, – продолжает он. – Просто чтобы довести эту информацию до всех. Никто не считает ваши действия противоправными.

– Ловим на слове, – укалывает Николь.

– Сколько угодно, – он бросает на нее раздраженный взгляд. – Свои когти можете приберечь для кого-нибудь другого. – Его внимание возвращается ко мне. – Пусть процедура проходит согласно протоколу. Я же здесь затем, чтобы сказать: все это проделал мерзавец Поэт, а не вы.

Вот он, вывод, достойный презрения. Он преследует меня так же, как сам Поэт.

– Я обзванивал судей, – продолжает Эван, – пытаясь выйти на ордер, но все сейчас побаиваются.

Я подаюсь вперед:

– Эван, в нашем городе орудует серийный убийца. Чего можно бояться больше, чем этого?

– После сегодняшнего нам будет вчинен иск, – говорит он со вздохом. – Им не нужен еще один, исходящий от Ньюмана.

– Им? Вы имеете в виду мэра, который защищает своего донора и свою драгоценную задницу?

– Ньюман подал против вас иск об ограничении, а буквально следом вы убиваете маленького мальчика… Это выглядит скверно.

– Вы только что сказали, что она его не убивала, – напоминает Николь. – И какой серийщик не хотел бы получить судебный запрет на детектива, пытающегося препятствовать его убийствам?

– Она права, – говорю я, еще больше обожая эту женщину. – Я уже дышала ему в спину, и он сделал ход, чтобы отвести от себя жар. И это сработало. Я автоматом отстранена и теперь сижу здесь на подвесе, вместо того чтобы работать над делом. Хотя мне впору радоваться. Последнего полицейского, который за ним реально охотился, он убил. А я по крайней мере жива.

– Я вам не враг, – поясняет Эван. – Просто иллюстрирую ситуацию. Завтра состоится пресс-конференция. Во избежание паники угрозу не мешает слегка затушевать. А потом, когда все подостынет, мы вернемся к ордеру. Вам же это дает время собрать больше доказательств.

– А ему – больше времени на убийства.

– Найдите мне хоть что-нибудь прямое, а не косвенное, и я сразу же пойду напролом.

– Это то, в чем мы рассчитывали на вас. Нам необходимо электронное наблюдение.

– Увы, пока обещать не могу.

Дверь открывается, и в допросную, оставляя за порогом свою свиту, входит Рэймонд Уинтер, начальник полиции и мой крестный.

– Ну-ка, кто у нас здесь лишний?

Мужчина он внушительный, и не только из-за роста и стати. У него чеканные черты лица, а пронзительно-синие глаза настолько проницательны, что пробивают насквозь любой наносной слой дерьма и смотрят прямо в душу. Такой завладевает комнатой, просто входя в нее, – как, например сейчас.

Эван поспешно встает.

– Шеф, – приветствует он, – мы все за нее.

– Еще б вы были против, – говорит тот хрипловато и властно, как будто Эван у него в подчиненных.

Коротко тряхнув друг другу руки, они обмениваются парой-тройкой неразборчивых фраз, после чего начальник открывает Эвану дверь, и тот быстро выходит.

– Николь, – произносит Рэймонд с грубоватой дружелюбностью; в голосе слышна нотка предупреждения.

– Шеф, я не мо…

– Не для протокола. Она же, черт возьми, моя крестница. Нам нужно посидеть, потолковать.

– Ого, – Николь потрясенно смотрит на меня. – Вы мне даже не сказали, что он ваш крестный…

– А я ей не ножик, чтоб везде мной разбрасываться, – горделиво поясняет за меня начальник полиции.

Такой чести я сегодня еще не удостаивалась. Николь смотрит на меня, и я киваю. Она встает и направляется к двери.

– Камеры выключены? – спрашивает она на выходе.

– Выключены, выключены, – ворчит в ответ босс.

Николь выходит, и как только дверь за ней закрывается, я встаю. В следующую секунду крестный папаша уже передо мной и сжимает меня в медвежьих объятиях.

– Девочка моя…

Я стискиваю зубы. Это испытание. Его способ вызнать, насколько я растрачена, насколько близка к гибели на воде, неспособности носить значок в будущем. Но я не подведу и не сдамся. Не пойду ко дну. Мне нужна справедливость для этого мальчонки. Мне нужен Поэт, и слезы – по крайней мере, не на публику – к этому не приведут.

– Ты же знаешь, что я – детектив по кличке Круть?

Этой междусобойной шуточкой мы с ним перебрасываемся с тех самых пор, как я поступила на службу в полиции и он принес мне кексики, чтобы это дело отпраздновать.

Обычно Рэймонд на это смеется. Но в этот раз нет. Положив мне руки на плечи, он отстраняется, чтобы меня оглядеть.

– Круть крутью, но ты еще и человек. Никто не проходит через то, что вышло у тебя сегодня вечером, без боли. Но ты осилишь и выйдешь из этого просто на загляденье. Ты крепкая, как гвоздь. – Он выпускает меня и упирает руки себе в бока. – Но тебе потребуется адвокат и обязательный административный отпуск на месяц.