Интересно, переживала бы она хоть вполовину, если бы погибли не деревья, а я? Вот тогда я впервые почувствовала, что Шроув значил для нее гораздо больше, чем я. Это испугало меня, и я не знала, что делать.

Понимаешь, не было ни одного человека, к кому я могла бы обратиться. Никого. Ну, приехал молочник, но от него не было пользы. Поезда теперь больше не ходили, и он говорил только о погоде, а я пресытилась разговорами о погоде на всю жизнь. Мистер Фрост приехал, чтобы посмотреть, что можно сделать. Я сказала, чтобы он привез к ней доктора, и, по-моему, он решил, что я сумасшедшая.

— А что с ней такое? — спросил он, и я не смогла ответить ему, я понимала, что он думает, что одна из нас — то ли Ив, то ли я — сошла с ума.

— Ни один телефон не работает, — сказал он, — и, вероятно, пройдет не меньше недели, пока восстановят электричество.

Я осталась наедине с матерью и чувствовала свою беспомощность. Мне было только одиннадцать лет.

На следующий день Ив немного успокоилась. Она лежала на диване. Сварить мы ничего не могли, но у нас были хлеб, сыр и фрукты. Я пошла в Шроув и нашла сверток с дюжиной свечей. Я нашла горелку, работавшую на сжиженном бутане, и нам удалось вскипятить на ней чайник и сварить яйцо, хотя на это ушел не один час. Днем Ив заснула, и я вышла в лес, в ту его часть, которую мы называли своим лесом.

Ей-богу, не знаю, почему я пошла туда. Я не была расстроена так сильно, как Ив, но я видела так много упавших деревьев и разрушения, что мне хватило на всю жизнь. Но я все же пошла в тот лес. Возможно, я подумала, что если ветер не произвел там больших разрушений, если лес по какой-то причине избежал этого, тогда будет что рассказать Ив и развеселить ее.

Потом я пожалела, что пошла. Лучше бы я осталась с ней дома. Это доставило мне столько переживаний.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Шон.

— Поймешь. Все дело в том, чтб я нашла там, — сказала Лиза.

Как только Лиза подошла ближе к лесу, к тому, что недавно было лесом, она поняла, что ее надежда напрасна. Издалека не было видно того, что лежит за передними деревьями, поэтому накануне они с Ив ничего и не заметили, так как дубы и орешник, росшие на опушке, уцелели. Подобно смерчу, ураган прорвал внешнее кольцо деревьев и, оказавшись внутри, повел себя как взбесившееся животное, кружа и разрушая все, что можно было разрушить в пределах досягаемости.

Не совсем все, как увидела Лиза, осторожно пройдя между уцелевшими дубами. Несколько молодых деревьев все еще стояли. То здесь, то там гигант оказал сопротивление стремительной атаке; одно-два больших дерева были наполовину вырваны из земли, их окончательное падение отсрочилось. Однако между ними все подверглось опустошению.

Листья на упавших стволах и ветвях сохранили свою свежесть. Они все еще как бы росли на веточках, отходивших от крупных ветвей, которые являлись частью живого укорененного ствола. Море листьев лежало перед ней. Ветер утих, ощущалось только слабое дуновение, шутка природы, играющей с разрушением, отчего трепетали все листья, зубчатые листья дуба и остроконечные листья вишни, пятипалые орешника и овальные листья бука. Море листьев простиралось вокруг темной дрожащей пучиной, из которой здесь и там высовывался поднятый вверх корень, как плавник или оторванный хобот, как труба потерпевшего кораблекрушение парохода. Это напомнило Лизе море после шторма на картине в библиотеке Шроува, так как настоящего моря она никогда не видела.

Она немного постояла там, просто наблюдая. Потом побрела по морю зелени. Как только она ступила в него, придуманный ею образ исчез, сравнение оказалось неудачным. Это нисколько не было похоже на шаганье в воде, Лизе приходилось пробираться через завалы. Где когда-то были тропинки и полянки, сейчас валялись поломанные деревья и плети ежевики, Лиза то и дело спотыкалась о скрытые листвой пни, и расщепленные стволы преграждали ей путь.

Еще накануне Лиза не поверила бы, если бы ей сказали, что она не сможет найти дорогу в лесу. Но так оно и было. Все стало другим. Ветер нанес лесу непоправимый ущерб и создал почти непроходимые завалы там, где за день до этого возвышались ряды деревьев, в таинственную чащу вели тенистые зеленые тропинки. Теперь все было разорено, хоть все, как ни странно, оставалось тем же самым. Не здесь ли, например, стоял тот большой одинокий бук, такой раскидистый, что огромные ветви его образовывали вокруг глубокую тень с радиусом в пятьдесят ярдов, и там не росли ни трава, ни кусты? И не здесь ли стояли те лиственницы, хвойные деревья, сбрасывающие листья зимой, но зеленеющие новыми иголочками весной? Лиза не могла бы ответить на эти вопросы, но когда она нашла бук, поваленный и лежавший на земле, увидела его громадный ствол, серый, как влажная шкура тюленя, увидела его вывернутые корни в комьях земли и присыпанные камнями, когда она увидела это, ей захотелось заплакать, как плакала Ив.

Продираясь вперед, карабкаясь через поваленные стволы и раздвигая плотную, густую листву, Лиза бесцельно прокладывала себе дорогу, сама не понимая, чего ищет. Неужели нигде не осталось того, что было прежде? Куска леса, чудесным образом не затронутого ураганом?

Одно такое место она нашла. Оно уцелело только потому, что там, на полянке, на которую она вышла, не росли деревья. Лиза знала, где она сейчас находится: в самой глубине уничтоженного леса, в его центре, где когда-то кольцо вишневых деревьев и диких груш окружало поросшую травой лужайку. На пне, стоявшем в центре, она иногда раскладывала завтрак.

Лиза направилась туда сейчас и села на широкий, плоский, гладкий пень. Она оглянулась вокруг, осознав в первый раз окружавшую ее тишину. Не раздавалось пения птиц. В лесу всегда были птицы, но когда налетел ураган, они исчезли.

Большинство грушевых и вишневых деревьев валялись на земле, самая большая и старая вишня угрожающе накренилась. Лиза задумалась над тем, можно ли будет спасти эти полуповаленные деревья, нет ли какого-то способа предотвратить их падение и поддержать их? Кому до этого дело? Поднявшись, она пробралась к накренившейся вишне, положила руки на ее ствол. Он держался крепко, так же устойчиво, как вертикально растущее дерево.

Сейчас ничего нельзя было сделать, оставалось только вернуться, попытаться найти дорогу обратно через хаотическое нагромождение сломанных ветвей. Лиза нырнула под нависшую ветвь груши, посмотрела вниз и отпрянула, отпрыгнула назад, ударившись головой о сук. Она почти не ощутила боли. У нее перехватило дыхание, она прижала руку ко рту, хотя не собиралась кричать.

Почти у самых ее ног, у самых ног, пока она не отступила на шаг или два назад, лежал длинный сверток, завернутый в мешковину. Лиза видела, что это был мешок, в котором, по словам Ив, обычно держат картошку, куча таких мешков валялась в конюшне Шроува, но этот мешок был покрыт слоем земли и гравия. И это был не просто мешок, это был сверток, внутри которого что-то лежало. Его горловина была завязана веревкой, уже почерневшей, а другая веревка перетягивала нижнюю часть свертка.

Нет, не горловину и нижнюю часть, как выразилась Лиза, но голову и ноги. Она подошла поближе, не испуганная, но изумленная. Поначалу эта находка заставила ее отступить и отпрыгнуть; но сейчас верх взяло любопытство. Что бы ни было внутри свертка, буря вырыла это из-под земли, приподняв корень дерева и вытащив мешок на поверхность из места захоронения.