Почти все оккупированные страны были освобождены: на востоке — русскими, на западе — британцами и американцами. Норвегия все еще оставалась под фашистским гнетом, нa севере русские пересекли Финляндию и приблизились к Норвегии.

Каждое утро Джоана брала щетку, совок и корзину для мусора и отправлялась на уборку территории. В лагере было двадцать пять серых бараков, административные здания, казармы для охранников и восемь наблюдательных вышек. Лагерь огораживала колючая проволока, по которой проходил ток, за оградой находилось минное поле. Вдали виднелись крутые склоны холмов, поросшие деревьями, а за горизонтом был Осло, жизнь в котором по сравнению с лагерным существованием могла показаться вполне сносной. Заключенные носили деревянную обувь, изготовленную заключенными мужчинами, и по всему лагерю постоянно слышался громкий стук башмаков. Часто женщины от непосильной работы буквально валились с ног.

Ногти Джоаны отросли, а раны от ожогов зажили, хотя шрамы остались. Она не сомневалась, что избежала дальнейших пыток, убедив немцев, что могла скрывать тайного агента, не зная его имени. Действительно, борцы освободительного движения хранили свои имена в секрете. Когда допросы закончились, ее посадили в грузовик для перевозки скота вместе с другими заключенными и отправили в Грини.

Она постоянно испытывала чувство голода. Однако при возможности она стремилась обменять свою миску с похлебкой на иголку и моток ниток, если они у кого-то были. Шитье помогало забыться. Случалось выменять карандаш и лист бумаги, тогда Джоана продолжала писать письмо Стефену. Так она чувствовала себя рядом с ним. Иногда, увидев его во сне, она просыпалась и не сразу могла поверить, что лежит одна, а не в его объятиях. Нередко женщины, просыпавшиеся рядом, плакали, после того как во сне видели свои дома и любимых. И постоянно, во сне и наяву, люди не могли избавиться от постоянного чувства голода.

Даже если бы Джоана знала, где находится Стефен, она бы не смогла написать ему, так как заключенным запрещалось отправлять и получать письма. Она только чувствовала, что он жив, и все свои эмоции выплескивала на бумагу, а потом прятала листки под матрас кровати, которая стояла четвертой по счету в одном из длинных рядов.

Вместе с ней в бараке содержались, в основном, норвежки и еще шесть французских проституток, которые работали на кораблях-борделях, курсирующих вдоль побережья. Они начали конфликтовать, когда дело коснулось порядка и чистоты, что для скандинавок было само собой разумеющимся, но потом присмирели и каждый день стали вытряхивать на улице одеяла и убираться в бараке.

Все бараки на ночь запирались, и был случай, когда одна из француженок забыла свое одеяло на веревке и выпрыгнула в окно, чтобы забрать его. Она увернулась от прожектора и, вернувшись, забросила одеяло в окно, а потом поняла, что оно расположено слишком высоко. Джоана с двумя другими женщинами помогли ей влезть. Если бы ее заметили, то немедленно бы последовала пулеметная очередь с ближайшей вышки. Но она успела влезть в окно, разбив при этом стекло. Спустя несколько секунд свет прожектора упал на разбитое стекло. Завыли сирены, и вбежали охранники. В бараке все лежали в кроватях, с головой укрывшись одеялами. Проверив помещение, они убедились, что все на месте. Разбитое стекло так и осталось загадкой.

Правда, поводов для радости было куда меньше, чем для печали. Женщины болели и умирали. По приказу начальника охранники играли в страшную игру. Они приносили белый носок, бросали его женщине, которую выбирали, с требованием надеть. Потом на перекличке ее вызывали из строя и уводили. Больше ее никто не видел. Белый носок стал самым устрашающим знаком в лагере. Женская половина отделялась от мужской, и, хотя контакты были строго запрещены, иногда они видели друг друга через забор. Мужчины носили черные робы и полосатые брюки. Им приходилось еще сложнее, чем женщинам, так как за провинность их приговаривали к смерти.

Тяжелее всего Джоане было убирать в бараке с забитыми окнами, где приговоренные к смерти проводили свои последние часы. Все стены были покрыты трагическими посланиями, иногда написанными карандашом, но чаще нацарапанными краем жестяной миски: «Пожалуйста, скажите моей жене…», «Дайте знать моим родителям…», «Моя любимая, мысленно я…», «Последний привет…»

Она придумала, как помочь исполнить их последнюю волю. Каждый раз, когда ей приходилось убирать там, она переписывала послания и имена на бумагу, которую выменивала или получала у сочувствующих. Находились способы передать сообщения за пределы лагеря, хотя иногда приходилось ждать неделями, прежде чем удавалось это сделать. К тому времени, когда она услышала о смерти президента Рузвельта, она передала больше сорока предсмертных посланий.

Сейчас все в лагере стало меняться. Охранники работали без отдыха, некоторые даже вели себя дружелюбно, а большинство сделались агрессивными, чувствуя, что близится развязка. Слухи ходили разные, как среди немцев, так и среди вновь прибывших заключенных. Первого мая лагерь облетела весть, что Гитлер мертв. После такой новости два охранника покончили жизнь самоубийством.

Но жизнь заключенных не сделалась легче. Наказывать стали чаще, и почти всегда без причины. Ужас и страх жили в каждом, и никто не мог предположить, как поведет себя лагерное начальство, когда наступит полное поражение Германии.

Джоану снова отправили в этот проклятый барак, где накануне ночью сидел мужчина, приговоренный к расстрелу на рассвете. Войдя, она поставила щетку и корзину для мусора, чтобы посмотреть, не оставил ли он на стене надпись. Стены были для нее словно знакомая карта, и она тотчас увидела новую. Страшный крик вырвался из ее груди. Она прижалась ладонями к стене, не веря своим глазам. «Джоана из Риндал, моя любовь навсегда. Стефен Ларсен. 5 мая 1945».

Он находился рядом все это время, а она не знала! Он сидел в этом бараке, дышал этим воздухом и ходил по этому полу, а она не знала! Он страдал все последние месяцы, и когда нацизму пришел конец, его убили.

Одна из француженок нашла ее там и поспешила увести ее, пока охранники не начали задавать вопросы.

В ту ночь Джоана не сомкнула глаз, а просто лежала под одеялом, глядя в пустоту. Следующий день прошел в оцепенении, а ночью она снова не спала. Утром седьмого мая в прачечной она потеряла сознание.

Еще не совсем оправившись, в ту ночь она проснулась последней из всех, находившихся в бараке. В лагере царило беспокойство. Она села на кровати, видя, что женщины в ужасе жмутся друг к другу. Медленно опустив ноги на пол, она поднялась и подошла к ним; не было нужды спрашивать, что происходит. Когда охранник открыл дверь и приказал всем выходить, она подумала то же, что и все остальные: настал их черед. Подсознательно этого боялась и ждала каждая из них. Когда наступит последний день нацистов, они выведут всех заключенных и расстреляют.

— Вон! Шевелитесь! — в бешенстве кричали охранники.

Некоторые из женщин начали плакать. Джоана обняла одну из них, у которой была поранена нога. Лагерь был ярко освещен. Из бараков выходили женщины в самодельных ночных пижамах, некоторые кутались в одеяла. Многие шли босиком. Прожектора освещали испуганные лица. Паники не было. Они просто поддерживали друг друга и утешали, когда со стороны бараков послышался устрашающий топот военных сапог.