Я и забыл, как сильно мне здесь нравилось раньше, – пробормотал Дилан, не отвечая на её вопрос. Затем, покачав головой, он повернулся и начал подниматься по ступенькам к дому.

– Раньше? – переспросила Грейс, следуя за ним. – Разве сейчас тебе не нравится?

– Я не знаю. – Он поднялся к террасному саду и прошёлся вдоль него, затем остановился, чтобы ещё раз полюбоваться видом. – Здесь так чертовски тихо, так безмятежно. Я успел об этом позабыть.

– Ты говоришь так, как будто это нечто плохое. Разве не тишина и безмятежность помогают писать музыку?

– Нет. – Сжав губы, Дилан повернулся спиной к морю. Он присел на край невысокой каменой стены, окружавшей сад и, закрыв глаза, вцепился в неё руками по обе стороны от себя. – Теперь я даже не знаю, что такое безмятежность.

Грейс подумала об Этьене и его резких перепадах настроения.

– Откуда такая тяга к бурным эмоциям? – спросила она, будто обращаясь к самой себе. – Неужели всё на свете должно вызывать волнение?

– Ты не понимаешь. – Дилан открыл глаза, но не посмотрел на Грейс. Он оторвался от стены и направился обратно к дому.

Грейс посмотрела ему вслед и внезапно окрикнула:

– Дилан?

Он остановился, но не обернулся.

– Да?

– Я хочу понять.

– Сомневаюсь, что у тебя получится. – С этими словами он вошёл в дом.

Только лёжа в постели той ночью, Дилан в полной мере осознал, почему больше не ездит за город. Здесь не было никаких отвлечений. Жизнь текла размерено. Ничто не отвлекало его внимание в этот час ночи, кроме пения соловья за окном. Ничто не могло отвлечь его от ненавистного, назойливого звука в ушах.

"Я хочу понять".

Как объяснить несведущему человеку, на что похож сводящий с ума гул, несмолкающий ни днём, ни ночью? Чтобы понять, нужно прожить это на собственном опыте.

Дилан попытался заглушить его, но, как и всегда, чем упорнее он старался, тем громче становился звук. Поблизости стояла настойка опия, готовая в любой момент прийти на помощь и притупить его чувства, погрузив в дурманящий туман, который мог сойти за отдых. Он захватил с собой и гашиш, но ему почему-то не хотелось принимать ни то, ни другое. Дилан вспомнил о том, как Изабель застала его в борделе, курящим гашиш, и, хотя сам он не мог объяснить причину, ему больше не хотелось затуманивать свой разум. Отцы так не поступают.

Дилан перевернулся на бок и уставился через открытую французскую дверь на балкон, наблюдая за тем, как прохладный морской бриз играет с прозрачной белой занавеской в лунном свете. Если бы только он мог провести ночь как обычный человек. Какое блаженство просто опустить голову на подушку, закрыть глаза и погрузиться в сон.

Он знал по опыту, что в конце концов разум подчинится требованиям тела, и им овладеет сон. Возможно, завтра или послезавтра, но не сегодня. Дилан откинул простыню, встал с кровати и голым вышел на балкон.

В начале мая ночи на побережье всё ещё были немного прохладными, но Дилан едва замечал пронизывающий ветер. Он вдыхал ароматы трав из сада и резкий запах моря. Вдалеке лунный свет отражался от гребней волн, будто высекая искры в ночной тьме.

Дилан вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. Он отправился в гардеробную, осторожно, чтобы не разбудить Фелпса пошарил в темноте и отыскал пару чёрных шаровар, снял с крючка на двери свой любимый халат и вышел. Затем он натянул просторные брюки и накинул халат из плотного чёрного шёлка, не потрудившись завязать кушак. Раз ему всё равно не спится, можно поработать над симфонией. Поскольку музыкальная комната в Найтингейл-Гейт находилась на первом этаже, на приличном расстоянии от спален, Дилан никого не потревожит.

В залитой лунным светом гостиной он отыскал масляную лампу, спички и отправился в музыкальную комнату, пройдя через три широкие арки. Дилан налил себе бокал кларета, открыл французскую дверь в сад, чтобы впустить прохладный воздух, и сел на обитую бархатом скамью у рояля, поместив лампу в держатель справа от пюпитра. Фелпс уже успел положить стопку разлинованной бумаги, письменные принадлежности и ноты Дилана на рояль, чтобы он мог начать работать в любое время. Дилан не стал поднимать крышку рояля, чтобы музыка звучала тише.

Лондонский рояль ему нравился больше, он звучал лучше. Жаль, нельзя погрузить его в дорожную карету и привезти в Девоншир. Хотя местный инструмент был почти так же хорош. Когда Дилан провёл пальцами по клавишам, то обнаружил, что миссис Холлингс последовала его инструкциям. Рояль был идеально настроен.

В течение десяти минут он играл гаммы, затем сделал глоток вина и принялся изучать свои записи.

Дилан остановился на середине второй части симфонии. Пробежав взглядом по своим заметкам на полях, он вспомнил почему. Дилан оказался в тупике. Аккорды, которые он с трудом подобрал для вступления, не подходили для во второй медленной, лирической части. Дилан не до конца понимал, в чём причина. Он попробовал сыграть несколько различных вариаций, но ни одна из них его не устроила, именно в этом и заключалась проблема. Он больше не понимал, что сработает, а что нет, в результате не чувствовал удовлетворения от уже написанного и не мог двигаться дальше. И поэтому всё топтался на месте.

Дилан перестал играть. Он потёр рукой глаза и раздражённо заскрежетал зубами.

– Идёт с трудом?

Дилан поднял голову при звуке мягкого голоса Грейс. Она стояла в ночной рубашке под средней аркой, ведущей в гостиную, в руке держала лампу, её волосы были зачёсаны назад и заплетены в тяжёлую косу, которая свисала с плеча, из-под простого подола ночной рубашки выглядывали босые ноги. У неё были очень красивые ножки.

Он глубоко вздохнул и посмотрел ей в глаза.

– Я тебя разбудил?

Она кивнула, зевнув.

– Мне жаль. Я думал, что в спальнях не слышно музыку.

– Я приоткрыла окно, чтобы подышать морским воздухом, и услышала тебя. – Грейс оглядела бледно-голубые стены, кремово-белые колонны, лепнину и массивную, непритязательную мебель. – Здесь довольно мило.

– Как тебе твоя спальня?

– Симпатичная. Обои ивового цвета и мягкий коврик. Мне нравится. Мне вообще нравится твой дом, Дилан. – Она обошла рояль, словно собираясь встать за спиной Дилана и посмотреть на ноты, но остановилась и взглянула на него. – Можно мне посмотреть, или ты никому не позволяешь этого делать?

Дилан великодушно указал