Столбов распорядился отправить бедняжку домой, потом включил обычную связь. Отозвался лишь на Батяню.

— Все в порядке, Михаил Викторович, — сказал тот. — Нашлась, жива, здорова, невредима. Возвращаемся первым же бортом из Питера.

— Спасибо, — ответил президент. — Прости, что заставил побегать, как маленького.

Батяня ответил что-то про службу и дружбу. Столбов поблагодарил еще раз.

Просматривая прочие контакты, заметил, что Луцкий пытался связаться с ним четыре раза. Ему звонить не стал.

Допивать одному не было желания. Сел в кресло, опять посмотрел на трубку. Татьяна тоже пыталась позвонить, но говорить с ней не хотелось. Спать не хотелось тоже. В голову лезли все гадости прошедшего дня.

Оживил дремлющий компьютер — посмотреть набросок речи, написанной для утреннего выступления на Конгрессе. Тихий звоночек обозначил новую почту.

«Что это, объяснение думской провокации? Или рассказ о том, кто подбил Таньку совершить дурость?» — подумал, увидев привычный обратный адрес.

Оказалось, не то и не то.

«Я ждал достаточно долго и надеялся, что начальник вашей личной охраны сам расскажет вам о маленьких, или не очень маленьких преференциях, которые он научился извлекать из своего нового положения…»

— так начал свое послание Доброжелатель.

* * *

Русский народ не всегда и не весь жил в России. Бесследно, безвестно исчезал полон, взятый степняками. Когда держава окрепла и сняла степной аркан с шеи народа, сама так прижала своих сыновей, что те уже добровольно потянулись за рубеж. Уходили раскольники, уходили казаки-некрасовцы. Струйками утекали за океан — недаром среди фигур Статуи Свободы стоит и православный поп.

Потом начался XX век и за рубеж хлынули — целые потоки. Осколки Белой армии, вообще, все, кто не признал красных. Впервые от страны отделились куски с русскими общинами: Польша, Финляндия. Потом — Война и вторая волна эмиграции, от полицая-расстрельщика до дуры-девки, переспавшей с фрицем и не хотевшей узнать, что ей за это будет. Ну, и не все пленные решились на эксперимент «встреча с Родиной».

Прошло двадцать лет, и подоспела большая третья волна. Литераторы, евреи, евреи-литераторы и прочий народ, разочарованный в скорейшем построении коммунизма. А там недалеко и до 90-х годов, когда случилась вещь, в истории России и вовсе небывалая: целые края, города, населенные русскими, вдруг стали заграницей, и в эмигранты против воли были записаны миллионы человек.

Чуть позже нашлись люди, частично энтузиасты, частично — бюрократы, решившие объединить русских от Эстонии до Австралии. Так возник Всемирный конгресс соотечественников.

* * *

Можно ли запретить себе видеть сны? Если очень захотелось — то да. Именно так и поступил, вернее, поступал Иван. Уж слишком хорошо он помнил о своей мечте. Поэтому он спал и нарочно не видел во сне сбывшуюся мечту — домик среди ароматных можжевельников и полоску прибоя.

Будущее было под запретом. Но совсем без снов спать не смог. Поэтому видел прошлое. Причем не давнее, военное, с тревогами, потерями и работой, которую сделаешь несмотря ни на что. А более-менее недавнее. Безнадежную и при этом выигранную битву прошлой осени. Суету нынешней думской работы. И, конечно же, лица. Совещания, переговоры, встречи, перешедшие в разговор.

Под утро, среди круговерти и калейдоскопа лиц, мелькнуло одно и запомнилось. Да так крепко — не растворилось в новых снах. Хотя видел это лицо мельком. Этот человек, Олег Делягин, депутатский помощник, пытался подкатиться через него к Столбову — очередная челобитная от кооператива «Мельница», насчет капиталов. Делягин считался грамотный переговорщиком, но ничего не вышло: Иван сразу переадресовал его к фонду «Возвращение», сказал, что занят другими делами и никого к Столбову «подводить» не собирается.

Уже не во сне, а проснувшись, подумал: «В январе был решительнее, когда отказывал».

Еще чуть позже понял, где недавно видел этого человека — в компании Крамина. Именно тогда, когда получил предложение, от которого не смог отказаться.

* * *

— Ну что, дорогие мои, хорошие. Очень хорошо, что мы здесь встретились. Во всем остальном поводов для радости не очень много. Место встречи — наша замечательная Москва — по многим параметрам относится к мировым столицам. К чему можно отнести большинство остальных территорий России, многие из вас видели сами. Была недавно такая дурацкая привычка у чиновников: человек решил вернуться в Россию из Риги или Ташкента, а ему предлагают поселок, в котором канализационные люки на металлолом сданы. И человек уезжает обратно в Ригу, подальше от такой России.

Ну, конечно, самый беспросветный алкогольный маразм в прошлом. Но кризис, что начал съедать Россию еще при Советах, никуда не ушел. Русское население неторопливо вымирает, поселки и города пустеют. Есть отдельные очаги, оазисы и так далее. Но большинство населения юного возраста не понимает, чем ему заниматься, если не ехать в Москву, или дальше, в эмиграцию. И есть у меня неприятное предчувствие — в этот зал оно не придет.

Если у нового президента сложился свой стиль — опоздание не больше минуты, то он его соблюл. Вошел в самый большой зал Кремля ровно в десять утра и одну минуту. Бодрый, крепкий, свежий, упругий, на трибуну чуть не взлетел.

От этой-то бодрости и казались его слова особенно страшными.

— Сейчас у России лет двадцать-тридцать передышки, без внешних проблем, если, конечно, не будет форс-мажора. Потом — война за русское наследство. Не за русский народ, он никому нужен, ни в рабы, ни на органы для трансплантаций. За территорию, за ресурсы, за то, чтобы территория не досталась кому-нибудь другому. Значит, надо успеть научиться жить на своей родной земле, сохранить старые города и хотя бы те села, какие можно. Дело трудное и делать его придется нашему поколению.

Оглядел зал. Патриарх, министры, генералы, генералы от искусства, люди бизнеса. В задних рядах затерялись те, кто когда-то захотел вернуться в Россию из Таллинна и попал в поселок с пропитыми люками и пробитыми дверями подъездов. Понятно, вернулся, в Таллинн. Но все равно сейчас приехал на Конгресс. Вдруг Родина возьмет, да и скажет: «Вы нам нужны не только, чтобы закрыть очередную программу, задуманную для распила».

Большинство, конечно, кто из России, кто из ближних зарубежий, кто из совсем дальнего, настроены на привычный сюжет Конгресса. Долгие разговоры, о проблемах, но еще больше — о духовности, об упадке нравов, которые если и сохранились, то или в русской общине за океаном, или в такой сельской глуши, где год скачи, до океана не доедешь. О том, что надобно сосредоточиться на духовном. Вот сидит в первом ряду великий режиссер, недавно снявший очередной фильм: «Комбриг Котов: Загробные мытарства». Будет нужно — и очередной манифест настрочит, лишь бы был шанс возглавить комиссию по духовным совершенствованиям.