просто, доктор Нобл.

Она наклоняется вперед, чтобы взять меня за руку. Сначала я отстраняюсь.

— Дай мне пощупать твой пульс.

Со вздохом покорности я кладу свою руку на ее, и ее пальцы ложатся на мое запястье.

— Алекс, — говорит она.

Мой пульс подскакивает в венах. Я убираю руку от ее прикосновения.

— Этот трюк только доказывает, как сильно я его ненавижу.

Лондон откидывается на спинку.

— Я бы хотела пообщаться с тобой глубже. Исследовать эмоциональный диапазон с помощью психотерапии. Очевидно, что на профессиональном уровне мне интересно узнать больше о лечении, которому ты подверглась, но я верю, что могу тебе помочь.

Я дергаю головой, откидывая волосы.

— «Лечение» Алекса — не то слово, которое я бы использовала для обозначения того кошмара. Кроме того, он не поставил меня в известность о процессе. Он многое скрывал от меня. Я не могу сказать тебе больше того, что уже сообщила в электронном письме. И я считаю, что единственный способ, которым ты можешь помочь, — это предоставить мне информацию, за которой я сюда пришла, чтобы я могла найти этого ублюдка.

На ее губах появляется натянутая улыбка.

— Доктор Дженкинс была нарциссом с комплексом бога. Грейсон преследовал ее. Был свидетелем ее жестокости и бессердечного пренебрежения к своим пациентам. Трудно сказать, была ли доктор Дженкинс привержена своим процедурам лоботомии во имя открытия или собственных эгоистичных устремлений, поскольку я никогда не оценивала ее лично.

— Но… — добавляет Лондон, — Грейсон говорил о ней однажды во время сеанса. Он сказал, что то, как она избавлялась от своих жертв, было самым красноречивым из всего, что о ней говорило. Вместо того чтобы фальсифицировать записи об их смерти, скрыть доказательства своей халатности и позволить семьям похоронить своих близких, она перевозила их в отдаленное место и избавлялась от них сама. Она просто заставляла их исчезнуть, они были для нее не важнее мертвых животных.

Мою кожу покалывает, волосы на затылке встают дыбом. Я знаю, где Мэри хоронила своих жертв, потому что видела кладбище. Я трогала кости. Я предположила, что это были жертвы Алекса, и, возможно, некоторые из них таковыми и являются, но точно знаю, что его сестра первая раскопала ту землю.

Теперь возникает вопрос, знал ли Алекс о методах утилизации своей сестры, поэтому ли он в конечном итоге выбрал ее домик, или это было нездоровое совпадение.

Сестренка и братик.

— Видимо, она была безжалостной, бессердечной, — говорю я, пытаясь скрыть тревогу в своем голосе. Я опускаю многие детали из этого разговора, но ради меня самой необходимо держать Лондон в неведении. Может быть, однажды, когда этот ужасный кошмар закончится, я расскажу ей больше. Я позволю ей проанализировать меня и попытаться помочь. Тогда, возможно, она сможет.

Но сейчас это моя болезнь. Алекс — моя болезнь. И я жадно хочу, чтобы он принадлежал только мне.

— Грейсон когда-нибудь говорил что-нибудь о связях Мэри с ее братом? — спрашиваю я.

Лондон наклоняет голову.

— Если Грейсон знал о существовании Алекса, он не включил его в свои планы, когда охотился за сестрой. Это все, что я могу сказать, — ее пристальный взгляд сверлит меня, нервируя. — То, что я здесь сказала, довольно неэтично, но я сочувствую твоему тяжелому положению, поэтому надеюсь, что это останется между нами, услуга за услугу.

В этом есть какая-то угроза, смутное требование, чтобы я выдала ей секрет, который она может использовать против меня, чтобы мы были на равных.

— Конечно, — говорю я. — Этого разговора никогда не было.

— Спасибо.

— Алекс делал вид, что они с сестрой были близки… — я замолкаю, копаясь в своих воспоминаниях о наших разговорах. — Я бы хотела разговорить его.

Часы внезапно кажутся тяжелыми в моем кармане, их секреты горят желанием быть раскрытыми.

— Ты ищешь ахиллесову пяту, слабое место. То, что можно использовать в качестве рычага. Но я думаю, ты не поняла, что уже нашла самый большой рычаг из всех.

Я качаю головой.

— Не понимаю.

— Тебе не нужно беспокоиться о том, чтобы выследить его или вытащить наружу. Ты — его творение, его шедевр. Если он действительно верит, что вылечил тебя, что достиг своего величия благодаря тебе, он сам придет за тобой, Блейкли.

У меня перехватывает дыхание.

Ее слова звучат зловеще.

Когда я не нашла его останки в хижине, это только подтвердило то, что мои инстинкты уже знали: Алекс наблюдает за мной. Скорее всего, он уже был в моей квартире, где мог скопировать мою черную записную книжку — и использовать перечисленные там имена в своих собственных гнусных целях.

Двое из моих объектов мести уже оказались мертвы.

Нет — не мертвы. Убиты. Калеб Фостер и Кристофер Монро были убиты.

Однако раскрытие этого доктору Лондон сильно склонило бы чашу весов «услуга за услугу».

— Я надеюсь, ты права, — говорю ей. — Я хочу, чтобы он пришел за мной. Я его не боюсь, — я скрываю дрожь в коленях, скрещивая ноги. Я боюсь не Алекса, а того, что он может со мной сделать.

И еще боюсь, на что способна я. Если он продолжит это свое лечение, то я стану такой же, как он.

Перед глазами мелькает искаженное болью лицо Эриксона. Складной нож в моей руке. Кровь, покрывающая ладони.

— Нет. Я не верю, что ты его боишься, — говорит Лондон, врываясь в мои мысли. — Но страх, настоящий страх, которого ты никогда раньше не испытывала, ощущаемый на таком интуитивном уровне… может сделать тебя непредсказуемой. И для человека, который испытывал лишь поверхностный аффект, который всегда контролировал свои эмоции, я думаю, что непредсказуемость пугает тебя больше, чем ты можешь себе признаться.

Я долго молчу, звуки города доносятся сквозь приоткрытые двери террасы. Снаружи целый мир, полный эмоций и ощущений, и это кажется ошеломляющим. Если я не поговорю с Алексом, если он не исправит то, что натворил…

— Я боюсь, что сломаюсь — выпаливаю я. — Что, если все так будет продолжаться, я не смогу справиться, и дальше будет всё слишком. Что я просто сойду с ума.

— Как бы то ни было, теперь ты другая. Ты должна научиться принимать свои эмоции. Это единственный способ.

Я тянусь за своим вином и делаю большой глоток.

— Притупление эмоций немного помогает.

Ее улыбка искренняя.

— А еще маскировка самым простым чувством, с которым можно справиться. Ненависть.

Под ее пристальным взглядом я ставлю бокал и складываю руки на коленях.

— Я, правда, ненавижу его, — говорю я, и в моем голосе слышится стальной яд. — Я никогда в жизни не ненавидела другого человека. Ну, за исключением Кайла