— Дай руку! — велела Маша.

С минуту она держала ее за руку, отпустила и откинулась на спинку дивана.

— Ну, ты даешь! — воскликнула она. — Ты что, не замечала ничего? Не чувствовала себя… странно?

Алиса решила не выпендриваться и честно покачала головой. Ничего она не замечала. Ни разу. Ни намека. Ни малейшего повода.

— Не самое сложное, но надежное, проверенное колдовство, — подытожила Маша. — Если честно, для ведьмы я бы выбрала что-нибудь поинтереснее. То ли тут дилетант практиковался, то ли… черт его знает кто. Будем тебя лечить?

— Да ну что ты! Не беспокойся, я и так похожу! — фыркнула Алиса.

Но Маша только закатила глаза.

— Простыня, живая курица, древесная зола и нож для колки льда! — распорядилась она.

Ответом ей была тишина.

— Можно мне получить то, что необходимо для снятия чар? — Маша повысила голос.

— А! — отозвалась Фая. — Не поняла, о чем ты! У меня нет ножа для льда!

— Так купи!

В магазин поехала Марьяна, а Фая разожгла камин.

— А где же мне взять курицу? — растерялась Фая, пока Маша с недоверием ощупывала простыню.

— Здесь что, деревни ни одной нету? — отрезала ведьма.

И Фая пустилась в путь. Где-то через час вернулась с мешком, в котором были прорезаны дыры. Мешок трепыхался — а Фая с выражением отвращения на лице держала его двумя пальцами.

— Она вся в какашках! — объявила Фая, положив мешок на каменный пол у порога.

— Можешь ее помыть и надушить, — буркнула Маша.

Огромную шелковую простыню она намочила и расстелила на полу.

— На все подоконники поставь свечи, — приказала Маша.

Фая вздохнула и бросилась звонить Марьяне, чтобы та купила все свечи, какие увидит — их явно могло не хватить.

Алису Маша уложила посредине простыни и по контуру тела расставила свечки, но не зажгла их. В голове насыпала кучу золы — Фая заскрежетала зубами, так как это была ее лучшая — точнее, единственная белая простыня.

Ждали Марьяну. Та приехала минут через сорок, навьюченная покупками. Маша прямо на пороге влезла в пакет, достала нож и велела, во-первых, выключить свет во всем доме, а, во-вторых, потребовала, чтобы Алиса встала и разделась.

— У меня отросли волосы на линии бикини, — смутилась та.

— Ты же не рожать собралась! — возмутилась Маша. — Снимай трусы, пока не поздно!

Алиса взяла со всех слово, что они не будут ее осуждать, и разделась.

Маша опять уложила ее между свеч, зажгла их, а сама села сбоку от угольной кучи — положив напротив мешок с притихшей курицей. Некоторое время она словно чего-то ждала.

— В твоем сердце боль и страх… — произнесла она наконец. — Никто не знает, как тебе тяжело, как гноится и воспаляется рана, как из тебя уходит жизнь… Никто не поймет, что без него у тебя в душе лютый холод, и ты хочешь умереть, лишь бы не терпеть больше эти муки, не вспоминать, не страдать, не переживать за него…

Она говорила и говорила, с садистским наслаждением описывая каждое чувство, малейший его оттенок — и все это Алиса прочувствовала на себе: и воспаленную рану, и жажду смерти, и пронзительную, острую, невыносимую боль. Но когда ей уже казалось, что сил терпеть нет — когда болела не только душа, но и тело — боль отдавалась в коже, в суставах, в сосудах, Маша вдруг замолчала.

— Потерпи еще немного… — более ласковым голосом сказала она. — Я хочу, чтобы ты знала — будет очень-очень плохо, но ты справишься.

Маша встала, взяла заранее приготовленную глубокую тарелку и слила туда воск со всех свечей. Положила в тарелку руку и потом со всей силы плюхнула ладонь Алисе на грудь.

— А-аа! — взвилась та, но не смогла и рукой пошевелить.

— Боль, горячая, как слезы, жаркая, как похоть, жгучая, как перец, растопи чары, открой сердце, дай волю ей… — во весь голос кричала Маша.

Алиса могла только стонать — казалось, у нее в сердце нож, длиной метров в пятьдесят, и этот клинок все тянут, тянут, и сталь режет по живому… А может, она и кричала — просто не слышала, оглушенная собственными мучениями.

Наконец, Маша оторвала руку, и Алиса почувствовала — нож выдернули, а из нее хлынуло что-то горячее, липкое, много…

Маша же в это время скатала воск с руки в шар, выдернула из мешка помертвевшую от ужаса куру, ловким движением затолкала ей в глотку воск и неожиданно для всех пронзила сердце птицы ножом для льда. Кто-то вскрикнул. Придерживая курицу, из которой хлестала кровища, над кучей золы, Маша приговаривала:

— Пусть боль твоя превратится в пепел…

Наконец, она положила несчастную курицу в мешок, взмахнула рукой над золой — и та закружилась, образовав крошечный тайфунчик — покружила минут пять и исчезла.

Алиса закрыла глаза. Сквозь шум она слышала, как некто охал, кто-то жалел несчастную птицу, кто-то волновался за нее, но не было сил вмешиваться — и желания не было, потому что боль прошла. Остались грусть, волнение, сожаление и отчаяние — но боль, та боль, из-за которой она уже почти серьезно подумывала сдаться, бросить все и умереть от горя — ушла.

— Курицу надо закопать, — слышала она голос Маши.

— Только уж, пожалуйста, не у меня в саду! — возмущалась Фая.

— Пойдемте все вместе, ей нужен покой, — убеждала Нина.

Наконец, они ушли. Перед уходом Маша завернула Алису в простыню — и отчего-то мокрое холодное покрывало оказалось очень уютным — оно приятно холодило разгоряченное тело и было таким гладким…

Алиса наслаждалась тишиной, но вдруг все изменилось — и простыня стала скользкой и неприятной, и спина затекла от лежания на полу, и захотелось укутаться в теплый халат, выпить горячего чаю… Захотелось жить.

Только вскипел чайник, вернулись подружки. Фая выложила на стол все, что было в доме, достала вина — и все было чудесно, пока Алиса не спросила:

— Интересно, а кому понадобилось меня зачаровывать?

Нина неожиданно для всех тоном строгой мамочки заявила, что все разговоры по делу — после ужина, а Маша добавила, что Алисе нужно набраться сил. Ели они, правда, молча и как-то уж слишком поспешно — зато не обсуждали ничего, что могло бы повредить стопроцентному усвоению калорий.

И только разлив чай, Маша сказала:

— Есть осложнения. Я все думала: зачем использовать чары, если эти чары устарели лет двести назад? Понимаете… — обратилась она к Алисе, Фае и Марьяне. — Такие чары годятся для клиентов — если есть клиенты, которые хотят привязать мужчину или женщину, а тебе не хочется перебарщивать — то есть ты собираешься и клиента удовлетворить, и в то же время не слишком повредить другой стороне.