— Этот фотограф вообще постоянно выскакивал то тут, то там, как чертик из табакерки, — согласилась Клара, намазывая маслом аппетитную горбушку. — Но он фотографировал только Сиси.

— Ему за это платили, — объяснил Гамаш. — А где были вы все?

Он сделал глоток красного вина и приготовился внимательно слушать.

— Я сидела на трибуне рядом с Оливье, — сказала Руфь.

— Я сидела между Мирной и Габри, — вспомнила Клара. — А Питер играл.

— Ричард Лайон сидел рядом со мной, — сказала Мирна.

— Он никуда не отлучался? — поинтересовался Гамаш.

— Нет. Это абсолютно точно. Я чувствовала рядом живое тепло и обязательно бы заметила, если бы он встал. А что говорит Кей Томпсон? Она же сидела прямо рядом с Сиси. Наверняка она что-то видела.

Все согласно закивали и повернулись к Гамашу. Старший инспектор отрицательно покачал головой.

— Я разговаривал с ней сегодня. Она говорит, что ничего не видела и поняла, что что-то случилось только тогда, когда Сиси закричала.

— Я ничего не слышала, — сказала Руфь.

— Никто ничего не слышал, — кивнул Гамаш. — Ведь именно в этот момент Матушка очищала «дом».

— Конечно! — вспомнил Питер. — Стоял страшный шум. Все кричали и хлопали.

— А как насчет Кри? — поинтересовался Гамаш. — Кто-нибудь видел, где была она?

Ответом ему было общее молчание.

Гамаш в который раз попытался поставить себя на место Кри. Что должна была чувствовать эта девочка? Никому не было дела ни до ее чувств, ни до ее боли. Она все держала в себе. Несмотря на необъятные размеры, ее никто никогда не замечал, как будто она была человеком-невидимкой. Что происходит в душе ребенка, который всем безразличен до такой степени, что его даже не видят?

— У вас есть Библия? — обратился он к Кларе. — Мне необходим Ветхий Завет на английском.

Они подошли к книжному шкафу, и после довольно продолжительных поисков Кларе все же удалось найти то, что нужно.

— Можно взять книгу с собой? Я верну ее вам завтра.

— Можете вернуть ее хоть в следующем году, — улыбнулась Клара. — Я даже не помню, когда в последний раз открывала Ветхий Завет.

— В последний раз? — переспросил Питер.

— Ну, в первый и в последний, — рассмеялась Клара.

— Мы можем посмотреть фильм прямо сейчас, старший инспектор, — предложил Питер. — Хотите?

— Очень хочу, — сказал Гамаш.

Питер потянулся было за лежащей на столе кассетой, но Гамаш остановил его руку.

— Если не возражаете, я сам ее поставлю.

Он достал носовой платок и с его помощью аккуратно извлек кассету из коробки. Никто не поинтересовался, где он ее взял, а сам Гамаш не стал уточнять, что она была найдена в мусорном контейнере убитой женщины.

— О чем фильм? — спросила Мирна.

— Об Элеоноре Аквитанской и ее муже, короле Генрихе, — ответила Руфь и, заметив удивленный взгляд Гамаша, добавила: — Вы что, действительно не смотрели «Лев зимой»? Замечательный фильм. В главных ролях Кэтрин Хепберн и Питер О’Тул. Кстати, если я ничего не путаю, действие происходит на Рождество. И сейчас Рождество. Странное совпадение, правда?

Гамаш подумал о том, что это далеко не первая странность, связанная с делом Сиси де Пуатье.

Зарычал знаменитый лев «Метро-Голдвин-Мейер», небольшую, уютную гостиную заполнили мощные звуки готической музыки, и на экране появились злобные морды горгулий. Уже с первых кадров зритель погружался в атмосферу упадка и борьбы за власть.

И страха.

«Лев зимой» начался.

Машину сильно заносило, и агент Николь с трудом вписалась в поворот на узкую дорогу, ведущую к Трем Соснам. Гамаш не предложил ей поселиться вместе с ними в местной гостинице, но она все равно там поселится, даже если ей придется оплачивать свой номер из собственного кармана. В Монреале, после беседы с напыщенной директрисой частной школы, в которой училась Кри, Николь заехала домой, чтобы забрать дорожную сумку, но ей пришлось задержаться, чтобы пообедать с родственниками, собравшимися в их маленьком, но всегда содержащемся в идеальном порядке доме.

Перед подобными семейными мероприятиями отец всегда почему-то нервничал и каждый раз напоминал дочерям, чтобы они ни в коем случае не упоминали о жизни их семьи в Чехословакии. Николь с детства привыкла, что их крохотный, безукоризненно чистый дом в восточной части Монреаля постоянно наводняют бесчисленные дальние родственники, знакомые и знакомые знакомых. Это была нескончаемая вереница одетых в черное людей с мрачными, неулыбчивыми лицами, которые разговаривали так, что их невозможно было понять, и постоянно требовали к себе повышенного внимания. Причем делали это громогласно, с воплями, стенаниями и причитаниями. Они приезжали из Польши, Литвы и Венгрии, а юная Иветта Николь слушала их и постепенно приходила к выводу, что на свете слишком много языков, которые она не может понять. Каждый раз во время таких визитов в их маленькой, тихой, уютной гостиной начиналось настоящее вавилонское столпотворение. В таких случаях она всегда робко жалась к дверям и изо всех сил пыталась понять, о чем говорят все эти люди. И каждый раз происходило одно и то же. Сначала новоприбывшие были ласковы с ней. Потом, видя, что она не реагирует на их слова, начинали говорить все громче и громче, срываясь на крик, и наконец переходили на универсальный язык, на котором объясняли ей, что она глупая, ленивая и нахальная грубиянка. Ее мать, которая обычно была доброй и ласковой, в таких случаях тоже выходила из себя и кричала на дочь на непонятном языке. Так маленькая Иветта Николева постепенно стала иностранкой в собственной семье. Всю свою жизнь она была аутсайдером. Она очень хотела быть вместе со всеми, но что могла сделать маленькая девочка, если даже собственная мать была против нее?

Еще тогда в душе у Иветты поселилось беспокойство. Если в собственном доме все так сложно и запутанно, то что же тогда ожидает ее за его стенами? А если ее и там не поймут? А если она сама не сможет понять, чего от нее хотят, и сделает что-то не так? А если ей что-то понадобится? Кто ей это даст? И тогда Иветта Николь научилась брать сама.

— Значит, ты снова работаешь с Гамашем, — сказал отец.

— Да, сэр, — улыбнулась Николь.

Отец был единственным человеком во всем мире, который всегда был на ее стороне. Он единственный защищал ее от враждебных пришельцев, наводнявших их дом. Он всегда находил для нее добрый взгляд, теплую улыбку и сладкую ириску в шуршащей целлофановой обертке, которую советовал потихоньку съесть в укромном месте, подальше от жадных, назойливых взглядов. Эти ириски были их маленьким секретом. Именно отец научил ее необходимости и умению хранить секреты.

— Ни в коем случае никогда не рассказывай ему о Чехословакии. Ты должна пообещать мне это. Он не поймет. Они хотят, чтобы в Сюртэ служили только коренные квебекцы. Как только он узнает, что ты родом из Чехословакии, тебя вышвырнут вон. Как дядю Саула.