В шесть утра пациентов будили, чтобы измерить температуру. Я проспала всего четыре часа и была совершенно разбита. В восемь утра мне снова сделали укол, в полдень – новое переливание крови. К счастью, мне досталась консервированная кровь местных медсестер, и СПИДа можно было больше не опасаться.

Меня осмотрели после обеда: ощупали живот, послушали сердцебиение ребенка, измерили кровяное давление. Большего местные врачи сделать не могли. Я по-прежнему ничего не ела, потому что и здесь от запаха капусты мне становилось дурно. Несмотря на это, к вечеру второго дня мне стало гораздо лучше. После третьего переливания крови я почувствовала себя цветком, который полили впервые после долгой засухи. С каждым днем в мое тело возвращалась жизнь. После последнего переливания крови я впервые за долгое время посмотрелась в зеркало – и не узнала себя. Скулы резко выделялись, нос казался длинным и заостренным, а глаза – огромными и впавшими. Тонкие тусклые волосы слиплись от пота. При этом ведь я сейчас чувствую себя значительно лучше, подумала я с ужасом. Все это время я лежала и за три дня ни разу не встала с постели, так как по-прежнему была подключена к капельнице с раствором против малярии.

Медсестры были очень милы и часто заходили меня проведать. Их очень беспокоило то, что я ничего не ем. Одна медсестра была особенно заботлива. От нее веяло добротой и теплом, и это меня очень трогало. Однажды она принесла из миссии сырный сэндвич. Я так соскучилась по сыру, что с удовольствием съела бутерброд. С этого дня ко мне вернулась способность принимать твердую пищу. Теперь-то я точно выздоровлю, радостно подумала я. Моему мужу сообщили по радио, что я и ребенок идем на поправку.

Через неделю во время осмотра швейцарская врач посоветовала мне рожать в Швейцарии. Я в ужасе посмотрела на нее и спросила почему. Она сказала, что я слишком слабая и худая для восьмого месяца. Если здесь у меня нет возможности нормально питаться, велика опасность умереть во время родов от потери крови и напряжения. Кислородных аппаратов у них нет, как и инкубаторов для слабеньких младенцев. Обезболивания родов здесь не проводится из-за отсутствия соответствующих медикаментов.

Представив, как я в своем состоянии полечу в Швейцарию, я испугалась. Я знала, что у меня не хватит на это сил, и сказала об этом врачу. Мы стали искать другие варианты. За оставшиеся до родов несколько недель я должна была довести свой вес до семидесяти килограммов. Возвращаться домой мне не разрешали: из-за малярии это было очень опасно. Тогда я вспомнила о Софии в Маралале. У нее отличный дом, и она изумительно готовит. Врач одобрила этот вариант. Но прежде мне предстояло провести в больнице еще две недели.

Днем я уже почти не спала, и время тянулось мучительно долго. С соседками по палате я почти не общалась. Это были женщины самбуру, у которых было уже по нескольку детей. Некоторые попали сюда через миссию, других привезли в больницу из-за осложнений. Каждый день после обеда в госпиталь приходили посетители. Родильное отделение они своим вниманием не жаловали: рождение детей считалось женским делом. Тем временем мужья этих женщин, должно быть, развлекались с другими женами.

Постепенно я стала задумываться о том, куда пропал мой муж. Наш автомобиль уже наверняка починили, а если даже нет, он мог дойти сюда за семь часов, что для масаи не проблема. Конечно, медсестры почти каждый день передавали мне от него приветы, которые он лично приносил пастору Джулиани. Он постоянно находился в магазине и помогал юноше. В то время магазин был мне совершенно безразличен, я не хотела лишний раз себя тревожить. Но как объяснить Лкетинге, что я не вернусь домой вплоть до рождения ребенка? Я уже представляла себе, как подозрительно он на меня посмотрит.

На восьмой день он внезапно возник на пороге. Немного неуверенно, но с сияющим лицом он присел на край кровати. «Привет, Коринна, как ты и мой ребенок? Вы в порядке?» – спросил он и достал жареное мясо. Я была очень тронута. Пастор Джулиани приехал в здешнюю миссию и захватил с собой Лкетингу. Обменяться нежностями мы не могли, потому что мои соседки по палате внимательно за нами следили или расспрашивали о чем-то Лкетингу. Все равно я была счастлива его видеть и решила не говорить о том, что следующие несколько недель собираюсь провети в Маралале. Он пообещал приехать еще раз, как только починят наш автомобиль. Джулиани тоже заскочил ко мне на минутку, после чего они уехали.

Дни тянулись бесконечно, навевая на меня еще большую скуку. Единственное разнообразие в монотонное больничное существование вносили визиты медсестер и врачей. Время от времени мне приносили газеты. На второй неделе я ежедневно стала совершать небольшие прогулки вокруг госпиталя. Смотреть на тяжелобольных пациентов было невыносимо. Больше всего мне нравилось стоять у кроваток с новорожденными и радоваться скорой встрече с моим малышом. Я от всего сердца надеялась, что это будет здоровенькая девочка. Конечно, с таким отцом она будет писаная красавица. Но бывали дни, когда я начинала бояться, что от обилия медикаментов ребенок родится ненормальным.

В конце второй недели Лкетинга навестил меня еще раз. Когда он с озабоченным лицом спросил, когда я наконец вернусь домой, мне не оставалось ничего другого, кроме как сообщить ему о своих планах. Он мгновенно помрачнел и воинственно спросил: «Коринна, почему ты не возвращаешься домой? Почему хочешь остаться в Маралале, а не с мамой? Теперь ты в порядке и родишь ребенка в доме мамы!» Моим доводам он не верил. В завершение он добавил: «Теперь я знаю, у тебя, наверное, приятель в Маралале!»

Эти слова были больнее пощечины. Мне показалось, что я падаю в глубокую яму и не могу даже крикнуть. Мое молчание он принял за доказательство своей правоты. Он стал возбужденно расхаживать взад-вперед по палате и повторять: «Я не сумасшедший, Коринна, я знаю женщин!»

Вдруг в палате появилась швейцарская медсестра. Она в ужасе посмотрела сначала на меня, затем на моего мужа и спросила, что произошло. Обливаясь слезами, я все ей рассказала. Она заговорила с Лкетингой, но он смягчился лишь тогда, когда в палату привели врача и он стал что-то настойчиво ему объяснять. Лкетинга неохотно дал свое согласие, но радости я не ощущала. Он слишком больно меня оскорбил. Он ушел, и я не знала, где увижу его в следующий раз – здесь или уже в Маралале.

Медсестра еще раз подошла ко мне, и мы разговорились. Она была очень обеспокоена поведением моего мужа и тоже посоветовала рожать в Швейцарии, потому что тогда ребенок получит мою национальность. Здесь малыш станет собственностью семьи моего мужа, и без согласия отца я ничего предпринять не смогу. Я устало отмахнулась: я чувствовала, что проделать такое большое путешествие мне не хватит сил. Муж все равно не даст мне письменного разрешения на то, чтобы я, его жена, уехала из Кении сейчас, за пять недель до родов. Кроме того, я была уверена, что, когда ребенок появится на свет, Лкетинга успокоится и все станет как прежде.

Шла третья неделя моего пребывания в госпитале, а о Лкетинге ничего не было слышно. Как только появилась возможность поехать в Маралал с одним из миссионеров, я выписалась из больницы. Медсестры тепло со мной попрощались и пообещали через пастора Джулиани сообщить моему мужу о том, что теперь я в Маралале.