Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я увидела, что они напряглись, приготовившись ответить на вопрос, который я обычно им в этом месте задаю, и что Ошри уже даже открыл рот, чтобы успеть ответить первым, потому что обычно Хаим его всегда опережает. Я сделала еще одну маленькую паузу и продолжила:
— «Когда я приделаю тебе еще две руки, — сказала колдунья, — у тебя их станет…»
— Четыре! — крикнул Хаим.
— Я тоже хотел сказать «четыре», — надулся Ошри.
— Ну так скажи сейчас, — попыталась я его утешить. — Как будто Хаим еще ничего не сказал.
— Но он же уже сказал. А я хочу сказать первым.
— А ты скажи последним. Ты будешь первым с конца. Это тоже важно. Есть люди, которые всегда хотят быть последними, хотят сказать последнее слово, чтобы все запомнили только то, что сказали они.
— Ты это просто так говоришь. Ты всегда на его стороне, всегда!
Ошри лег на живот и стал лупить руками по кровати. Это уже вошло в традицию, и я даже на какое-то мгновенье забыла, что сегодня необычный день. Но когда он стал бить Хаима, мне пришлось его оттащить, посадить рядом с собой и обнять, чтобы он успокоился. Но он не успокаивался.
— Ну вот что, — сказала я, — пока вы не утихомиритесь, я рассказывать не буду. — И положила себе на рот руку, как будто заперла его на замок.
— Мой рот закрыт на ключ, — сказал Хаим.
— Мой рот заклеен клеем, — сказал Ошри. — Теперь я первый с конца.
Только после этого я стала рассказывать дальше.
— Женщине, — сказала я, — эта идея понравилась. Ей захотелось, чтобы колдунья и в самом деле сделала ей две дополнительные руки, чтобы ей легче было заниматься домашней работой, но та вдруг сказала нечто очень неприятное. Хотя и продолжала говорить вежливо. Она сказала: «Только имей в виду: это не просто так. За это тебе придется отдать мне какую-нибудь часть своего тела. Только если ты отдашь мне какую-то часть своего тела, я сделаю тебе еще две руки». Женщина думала-думала и, наконец, решила, что может отдать колдунье…
— Свои волосы! — радостно закричали Хаим и Ошри.
— Верно. Она подумала: «Все равно они отрастут заново. Я могу их отдать, а они снова станут красивыми и длинными. Тем более что у меня много работы по дому и мне трудно их каждый день расчесывать». Но колдунья не стала делать ей красивую прическу, как в парикмахерской. Она забрала у нее прекрасные волосы вместе с корнями, чтобы они уже больше никогда не выросли, отдала ей вместо них свою щетину, надела себе на голову ее волосы, как парик, и улетела в окно.
— На метле! Ж-ж-ж-ж-ж-ж.
— Ж-ж-ж-ж-ж-ж.
— Да, на метле. Теперь четырьмя руками женщина могла делать многое из того, что раньше не успевала: очень быстро развешивала белье; ставила на огонь сразу две кастрюли; во время мытья полов поднимала и ставила на стол сразу четыре стула; одновременно купала двух детей; одновременно намыливала их двумя кусками мыла; одновременно вынимала их из ванны и одновременно оборачивала их в два полотенца. А утром в четверг перед работой ходила на рынок с четырьмя сумками: одна для овощей, одна для…
— Фруктов!
— Одна для рыбы и еще одна…
— Для галантереи, которую продает Махлуф!
— Верно, для галантерейных товаров Махлуфа. Но однажды, в точно такой же день, как сегодня — даже погода была такая же, — она почувствовала в животе два толчка и поняла, что у нее там сидят два ребеночка.
— Они были близнецы?
— Такие же, как мы?
— Да, такие же, как вы, два сына. Она была беременна и начала толстеть. С каждым днем она становилась все толще и толще, и в конце концов ей стало трудно двигаться. Хорошо еще, что у нее было четыре руки, чтобы заниматься домашними делами. Без четырех рук она бы ни за что все переделать не успела. Через девять месяцев она пошла в больницу, и у нее родились близнецы. Она принесла их домой, и хотя они были симпатичные, ей было…
— Ей было снова грустно!
— У нее не было сил!
— Да, у нее совершенно не было никаких сил. Потому что после рождения близнецов она не успевала переделать все даже четырьмя руками. И тогда она снова села и стала плакать. Плакала-плакала, и ее слезы вытекли…
— На улицу.
— Да, прямо на улицу.
— И тут колдунья пришла к ней опять. Правда, Эти, она пришла к ней опять? Только не показывай, как она смеется, ладно?
— А мне все равно. Я заткну уши и ничего не услышу.
— Ладно, не буду показывать, как она смеется. Только обещайте, что вы не будете изображать, как она летит на метле. Обещаете?
— Обещаем.
— Ну вот. Колдунья снова притворилась доброй женщиной, но теперь уже ей даже не пришлось много говорить. Как только женщина ее увидела, она сразу стала думать: «Что же мне ей отдать, чтобы она сделала мне еще две руки? Я ведь обязательно должна ей что-то отдать». Думала-думала и решила, что отдаст ей среднюю часть своего тела — живот, спину и все прочее. «У меня ведь все равно больше детей не будет, — подумала она, — вот пусть и забирает мой живот. Я ведь все равно по ночам больше не сплю, у меня бессонница, вот пусть и берет мою спину. А близнецов я могу кормить молоком из бутылочки, как делают все остальные, так что я могу обойтись и без… ну, в общем, без средней части тела». И вот у нее…
— Только пусть теперь я скажу, сколько у нее стало руков.
— Ну, сколько?
— Пять!
— Нет, не пять! Не пять!
— Ну, шесть, шесть. У нее стало шесть руков. Это все из-за тебя. Я просто боялся, что ты скажешь первым.
— Правильно, шесть. Только надо говорить не «руков», а «рук». В общем, теперь у женщины было шесть рук, но не было ни живота, ни спины. У нее осталось только сердце. И больше она не плакала. Теперь она могла держать обоих близнецов, давать им молоко из бутылочек, менять им обоим одновременно пеленки, и еще оставалось две руки, чтобы складывать белье и зашивать порвавшуюся одежду старших детей.
— Как нам, когда у нас штаны порвались.
— Из-за того, что мы на полу валялись.
— А когда близнецы засыпали, — сказала я, глядя на их наивные личики, которые ничего не подозревали и полностью мне доверяли, — и когда старшие дети тоже шли спать, она за десять минут перемывала все полы в доме тремя швабрами и тремя тряпками одновременно. Но недолго она радовалась…
— Что? Опять стала грустная?
— И опять начала плакать?
— Да. Снова стала плакать и вытирать слезы руками — всеми руками сразу, — но даже шести рук ей для этого не хватило. Потому что она посмотрела на себя в зеркало — в первый раз за все это время посмотрелась в зеркало, — и что же она там увидела?
— Увидела, что она страшная, да?
— Страшнющая такая, многорукая!