По воспоминаниям современников, у миссис Фицгерберт был такой же влекущий и обещающий неземные наслаждения взгляд, как и у мадам Дюбарри. О чем разговаривали две эти женщины, принадлежавшие к одному вероисповеданию и получившие схожее воспитание, свидетельств не сохранилось. Однако, невзирая на то, что морганатическая жена принца была на 13 лет моложе мадам Дюбарри, надо сказать, что и та выглядела для своего возраста вполне неплохо. Сохранилось одно из последних описаний этой женщины, приведенное в мемуарах маркиза де Буийе. Он часто встречался с ней на ужинах у миссис Фицгерберт. «В то время ей было около сорока семи лет, поздновато для знакомства с женщиной, чьи заслуги, состояние и славу составляла единственно ее красота. Хотя свежесть и первоначальный блеск ее привлекательности давно принадлежали прошлому, в ней еще сохранилось достаточно свойств, чтобы оказать то воздействие, которое они должны были производить когда-то. Сохранились ее глаза, исполненные самого нежного выражения, ее светло-русые волосы, красивый рот, округлый овал ее лица, возрастной румянец коего не портил ее очарования; эту благородную и изящную фигуру, которая, невзирая на некоторую полноту, еще сохранила гибкость и грацию; наконец, эти чувственные формы ее облика, которые ее туалеты, в особенности утренние, скрывали лишь с трудом. В ее обхождении не было ничего неделикатного, не говоря уже о вульгарном; хотя графиня не блистала особым острословием, она умела представить себя более остроумной, нежели можно было ожидать от нее, к тому же ее доброта, равным образом как ее простота, заставляли не обращать на сие особого внимания… Я был как поражен, так и тронут тем фактом, что женщина, с которой король и королева после их восшествия на трон обращались равным образом недружелюбно, неустанно думала об их несчастьях и проливала слезы о них столь же искренне, сколь и часто».

Это описание относится примерно к январю 1793 года. Тогда всю эмиграцию обуял страх, ибо судебный процесс против Людовика ХVI грозил завершиться смертным приговором. Новость о казни короля достигла Лондон вечером 21 января, и все театры были закрыты в знак траура. В память о казненном короле были отправлены многочисленные заупокойные службы. Мадам Дюбарри присутствовала в траурном покрывале на службе в часовне посольства Испании, что впоследствии также вменили ей в вину. После казни короля Англия присоединилась к союзникам и объявила войну якобинской Франции. Это вообще поставило эмигрантов на их родине вне закона, и посланцы революционных комитетов начали настоящую охоту на аристократов.

В феврале состоялось судебное заседание по апелляции, поданной против притязания ювелира Саймона на получение вознаграждения за обнаружение украденных драгоценностей. Мадам Дюбарри отказалась выплачивать его, и суд принял соломоново решение: обязать истицу выплатить половину суммы.

Графиня яростно сражалась за снятие запрета с драгоценностей, депонированных в лондонском банке. Для нового подтверждения принадлежности драгоценностей ей, мадам Дюбарри вызвала в Лондон ювелира Руэна. Он приехал, невзирая на все опасности этого путешествия, и повторно опознал драгоценности. Лондонский суд решил назначить заседание по этому делу на апрель 1793 года.

Но в середине февраля графиня получила письмо от своего управляющего Морена, извещавшее ее, что все ее имущество опечатано. Ее сочли эмигранткой. Графине было необходимо срочно возвратиться на родину, дабы доказать, что она отсутствовала по делам, связанным с кражей драгоценностей. Выданный ей во Франции паспорт имел срок действия шесть недель, который давно истек. Графиня бросилась оформлять себе новые документы.

Она без труда добилась аудиенции у премьер-министра Питта, чтобы получить у него разрешение на выезд из Англии. Питт тщетно пытался отговорить ее от возвращения. Графиня настаивала на своем.

– Ну, хорошо, мадам, – сдался, наконец, премьер-министр. – Но вас ожидает судьба Регула[70]…

1 марта графине доставили паспорт для выезда во Францию через Дувр. Надо сказать, что столь длительное пребывание в Лондоне способствовало появлению большой прорехи в ее финансах. Здесь уже описывалась ее щедрая помощь эмигрантам, верная своим привычкам, она не удержалась от посещения модных лавок, где приобрела себе искусно сшитое черное шелковое платье с отделкой и два так называемых платья для завтрака из белой и серой камчатной ткани. Перед отъездом из Англии графиня была вынуждена взять деньги взаймы у Форта, все еще представлявшего ее интересы в суде.

Форт был прожженным дельцом и своей выгоды никогда не упускал. Он изъявил готовность дать ей взаймы 24 000 фунтов под долговую расписку и обеспечение бриллиантами, хранившимися в банке. В расписке мадам Дюбарри указала, что занимает деньги для уплаты неотложных долгов во Франции, в противном случае она не может возвратиться в Париж. Условия кредита были чрезвычайно благоприятны для Форта, ибо графиня изъявила готовность принять средства во французских государственных бумагах. За пределами Франции эти ценные бумаги практически не стоили ни гроша, Форт же в результате своих таинственных многочисленных поездок во Францию накопил их у себя чрезвычайно много. Друзья умоляли ее отказаться от этой поездки на родину, но она неизменно отвечала, что «должна оплатить долг чести». Что подразумевала под этими словами мадам Дюбарри, так и осталось неизвестным. Она отправлялась в страну, где в Конвенте взяли верх якобинцы, непримиримые республиканцы, а приход к власти Робеспьера уготовил объятой страхом стране царствие террора.

Через четыре дня графиня покинула Лондон и без помех прибыла в Кале. Там она встретилась с герцогиней де Мортемар, проживавшей в городе под вымышленным именем Мортимер (ей было необходимо улаживать дела по наследству отца). Поскольку срок действия паспорта графини давным-давно истек, она отправляется в муниципалитет Кале истребовать себе новый. Обстановка в городе тревожная, повсюду шатается пьяная солдатня, город настолько переполнен людьми, что графиня вынуждена делить комнату со своей горничной. Ей приходится терпеть многочисленные допросы враждебно настроенных чиновников, но совесть у нее совершенно чиста, и она без промедления получает новый документ, в котором ее возраст указан как 40 лет. 18 марта мадам Дюбарри отправляется в Лувесьен.