Он даже не сразу услышал этот голос, звавший его, похоже, уже не в первый раз. Обернувшись, Матеуш обнаружил молодую женщину, невысокую, с некрасивым живым лицом. Пять минут назад он уже видел её, правда, не обратил внимания — дама эта сидела за карточным столом в обществе Елизаветы. Сейчас она стояла перед ним, прижав руку к часто вздымавшейся груди, вид незнакомка имела бледный и даже замученный, словно была больна, и Матеуш воззрился на неё в изумлении.

— Следуйте за мной, господин Лебрё. — Дама с трудом переводила дух, должно быть, догоняя его, ей пришлось бежать. — Один человек хочет беспременно говорить с вами.

* * *

По тёмным, как в подземелье переходам, спутница провела Матеуша в небольшую комнату, по виду дамский будуар, и вышла, велев ждать.

И что всё это значит? Кто «беспременно желает его видеть»? Давешний мальчишка? Если он столь важная птица, что может отдавать приказания приближённым цесаревны, отчего сам не явился в гостиную и не подтвердил слова Матеуша? А если не он, то кто? Или сие ловушка? Быть может, его собираются схватить и запереть в каком-нибудь подвале? Тогда он должен бежать и как можно скорее…

Матеуш подошёл к окну, скрытому тяжёлыми бархатными портьерами, и выглянул наружу — оно выходило в заросший сад, в отдалении между деревьями просвечивала река. Выпрыгнуть ничего не стоило.

Так что же делать? Бежать или остаться?

Скрипнула дверь. Он обернулся на звук и увидел Александра Шувалова, вошедшего в комнату.

— Вы? — Годлевский почувствовал облегчение. — Слава Иезузу! Объясните же, что произошло? Почему меня привели сюда, как врага? Откуда Её Высочество узнала обо мне? От вас? — Тут он внезапно вспомнил происшедшее за столом и нахмурился. — Но вы не Шувалов! Вы назвались чужим именем, и по вашей милости я выглядел в глазах принцессы лгуном!

— Вы же хотели, чтобы вас ей представили. — Мальчишка улыбнулся.

Нынче он был совсем не такой, как давешним вечером — весёлый и спокойный. А в улыбке светилось довольство и даже превосходство. Матеуш вскипел.

С губ уже готова была сорваться резкость, призванная поставить на место зарвавшегося юнца, когда он вдруг замер, с изумлением и недоумением вглядываясь в лицо вчерашнего знакомца.

Продолжая улыбаться, молодой человек подошёл совсем близко — нос Матеуша уловил лёгкий аромат фиалковой эссенции — и медленно снял с головы треуголку. По плечам рассыпались золотистые локоны. Смеющиеся синие глаза смотрели в лицо.

Матеуш задохнулся.

— Вы?! Матка Боска…

— Так зачем вы хотели видеть меня? — Елизавета опустилась в кресло перед бюро и жестом предложила сесть и ему.

— Но как? — Матеуш всё не мог прийти в себя. — Как вы оказались в том притоне? Да ещё одна, без свиты…

— По глупости. — Елизавета вздохнула, но тут же вновь улыбнулась. Улыбка у неё была дивная. — И вы оказали мне огромную услугу, господин Лебрё. Спасли моё доброе имя, а возможно, свободу и даже жизнь… Теперь я ваша должница.

— Но… — Матеуш смотрел на неё во все глаза, не зная, что говорить.

— Давайте знакомиться заново. — Елизавета улыбнулась, на щеках обозначились очаровательные ямочки. — Моё имя вы, полагаю, знаете. Расскажите о себе. Вы ведь не купец, правда? Вы дворянин. Так зачем вы здесь? Почему путешествуете под чужим именем и для чего искали встречи со мной?

— Вы правы, Ваше Высочество, я дворянин, но так сложилась судьба, что принужден заниматься коммерцией в компании моего дяди. Я дворянин, но нищ, как храмовый сверчок — тринадцатый ребёнок в семье не слишком богатого, хоть и древнего рода. Так что, дабы заработать на жизнь, я должен или служить королю, или заниматься коммерцией. К несчастью, я с детства болен падучей и нести военную службу, как пристало человеку моего происхождения, не могу. Мать моя из рода богатых венецианских купцов, около полувека назад обосновавшихся в Лионе. Она принесла отцу столь значительное приданое, что его семейство закрыло глаза на её происхождение. Матушкина фамилия[112] уже больше ста лет торгует тканями, а нынче дело перешло к её брату, старшему мужчине в роду и моему дяде. Он принял меня к себе в подручные, я взял прозвание матери и помогаю ему.

Матеуш перевёл дух — хоть они вдвоём с Маньяном и продумали досконально его легенду, он ужасно боялся сбиться. Елизавета слушала, внимательно на него глядя.

— Я действительно искал встречи с вами… Вы позволите? — Он взял с бюро нож для вскрывания писем, снял свой кафтан и, подпоров на глазах изумлённой собеседницы подклад, достал из-под него письмо. — Прочтите, Ваше Высочество.

Елизавета помедлила, а потом взяла бумагу и развернула. Матеуш следил за её лицом. На нём вдруг отразилось сильное волнение, и она вскинула на него изумлённо засиявшие глаза.

— Кирилл? Вы привезли письмо от Кирилла Берсенева? Но как? Откуда вы его знаете?

— Господин Берсенев — мой добрый приятель. Мы познакомились несколько лет назад в Киле, где он был в свите Её Высочества, герцогини Голштинской. Тогда он выручил меня из большой неприятности. А нынче, проезжая через Смоленск, я случайно повстречал его. Мы разговорились, Кирилл Иванович поведал о своих невзгодах, а когда узнал, что я еду в Москву, а после в Ревель, ужасно обрадовался. Он сказал, что обещался помочь вам переправить некое письмо, но не смог сдержать слова, и сие мучит его ужасно, так что если бы я взял эту миссию на себя, он был бы мне весьма благодарен. Я согласился, и он дал мне послание для вас.

По тому, какой радостью просияло лицо Елизаветы, Матеуш понял, что мучиться с легендой, разыскивать по всей Москве записку, писанную рукой неизвестного ему господина Берсенева, а затем подделывать его почерк не было никакой нужды. Вполне можно было прийти к Её Высочеству с улицы, рассказать любую, самую неправдоподобную небылицу, предложить передать письмо её любовнику, и она бы поверила ему. Просто потому, что очень хотела поверить.

В глубине души шевельнулось странное чувство, словно острый железный коготь царапнул по сердцу. И Матеуш с удивлением понял, что завидует незадачливому гвардейцу. Всю дорогу из Франции он терзался тем, что придётся изображать влюблённого в женщину, которую искренне презирал, даже ни разу не увидев воочию, а возможно, даже делить с ней постель… Теперь же, глядя в головокружительную синеву её глаз, он понял, что многое бы отдал, чтобы опасения эти могли воплотиться в явь. Однако надежды на то не было никакой — пустоголовая сладострастница и вертопрашка по-настоящему любила своего безродного гвардейца и готова была рисковать свободой, лишь бы отправить ему весточку —