class="p1">— Когда ты превратился из упертого в мягкотелого?

— Я все еще упрямец.

Качаю головой.

— Не со мной. Как будто я запала тебе в душу.

Становясь серьезным, он подносит руку к моему лицу и поглаживает пальцем мою щеку.

— Мне неприятно это признавать, но ты действительно запала мне в душу. Я думаю, ты сделала это в тот момент, когда написала то первое письмо.

— Ага, сделала мягкое твердым, да? — Я шевелю бровями, глядя на него. — Ты же понимаешь, я говорю о твоем пенисе.

Рим закатывает глаза, глядя на меня, и откусывает еще кусочек. Я знала, что хот-дог ему понравится.

— Я понял.

— Просто хотела убедиться, раз уж ты все время такой напряженный. — Прицеливаюсь в него пальцем. — Бах.

Стоя, он качает головой.

— Думаю, нам пора идти разными путями.

Его джинсы обтягивают его во всех нужных местах; не оглядываясь, Рим встает и уходит без меня.

— Эй, — окликаю я, хватаю свою сумочку и бегу за ним. Беру своего парня за руку и дергаю, чтобы он притормозил.

Смеясь, Рим наклоняется и целует меня в макушку, прежде чем замедлить свой шаг и вместе со мной насладиться Нью-Йорком в послеобеденное время.

***

— Где мы? — спрашиваю я, пока мы долго поднимаемся в длинном лифте.

— Я же сказал, что это сюрприз, — отвечает Рим, кладя руку мне на бедро и притягивая меня к своей груди.

Единственное, что я знаю о нашем сегодняшнем ужине, это то, что он сказал мне одеться сексуально и взять с собой пальто.

Поэтому я провела день, приводя в порядок все свое тело с головы до ног — в буквальном смысле, сделала педикюр, завила волосы, надела свое самое сексуальное нижнее белье и убийственное черное платье с глубоким V-образным вырезом и коротким подолом, доходящим до середины бедра.

Также на мне каблуки, будем надеяться, что мне не придется идти слишком далеко, потому что я никак не смогу это сделать.

Лифт над нами звенит, сообщая, что мы добрались до нужного этажа. Придерживая меня за поясницу, Рим выводит меня из лифта в помещение, похожее на зал.

Обхватив меня рукой за талию и крепко прижав к себе, он снимает повязку с моих глаз и целует в макушку, говоря:

— Сюрприз.

Проходит несколько мгновений, прежде чем мои глаза привыкают, но как только это происходит, наступает шок. Меня приветствует ряд окон, из которых открывается прекрасный вид на ночной Нью-Йорк. Огни мерцают, река Гудзон протекает совсем рядом, отражая живописный пейзаж.

— О, боже, — потрясенно произношу я.

Взяв меня за руку, Рим ведет нас в небольшую отделенную зону, где накрыт столик на двоих, освещенный свечами, на котором стоит охлажденная бутылка нашего любимого вина, которую нам предстоит открыть.

Я поворачиваюсь к нему и обхватываю его шею руками.

— Рим, я не могу поверить, что ты все это сделал.

Он легонько целует меня, его губы задерживаются на несколько секунд, прежде чем сказать:

— Пейтон, для тебя все, что угодно. — Он снова целует меня, а затем спрашивает: — Хочешь прогуляться, полюбоваться пейзажами перед ужином?

— С удовольствием.

Когда мы оказываемся снаружи и смотрим на оживленные улицы города, я, все еще захваченная романтикой этой ночи, понимаю, что мы находимся на крыше монументального здания.

— Мы на крыше Эмпайр Стейт Билдинг?

— Ага. Снял его на ночь для нас.

— Ты шутишь.

Рим качает головой, плотно сжав губы.

— Ты серьезно арендовал все здание?

Он обнимает меня, согревая от холодного ветра.

— Не все здание целиком, только ту часть, которая предназначена для туристов. А потом ты сможешь выбрать любой сувенир в магазине.

— О, ты действительно знаешь, как завоевать сердце девушки, не так ли?

Он тихо смеется мне в ухо, звук такой сексуальный, в стиле Рима.

— Я знаю, как завоевать сердце моей девушки. Давай скажем так. Сколько мы уже вместе? Месяц? Я понял, что когда мы что-то делаем, ты всегда хочешь получить сувенир, даже если это просто наклейка.

Прислоняю голову к его плечу и смотрю в темную бездну, раскинувшуюся перед нами, освещенную, кажется, лишь маленькими огоньками с того места, где мы стоим.

— Мне нравится вспоминать места, где я бываю, вещи, которые я делаю.

— Я думаю, это мило.

— Я думаю, это мило, что ты считаешь меня милой, или что ты вообще произносишь слово «мило». Если бы кто-то сказал мне два месяца назад, что Рим Блэкберн будет называть меня милой, я бы ответила, что они обкурились.

— Я не думаю, что ты милая. Твоя личность — да, но ты — нет. Ты сексуальна, горяча и просто великолепна.

Вау.

Учитывая, насколько великолепен этот мужчина, меня все еще поражает, что он видит меня такой.

Я трусь своими бедрами о его, издавая низкий горловой звук.

— Ты добр ко мне, Рим.

— Потому что ты мне небезразлична. — Он разворачивает меня в своих объятиях и опускает руки на мою спину. — Мне неприятно это признавать, но ты как бы незаметно вторглась в мою жизнь.

— Почему тебе неприятно это признавать? — Поглаживаю щетину на его челюсти, грубую и шершавую, как и он сам.

Рим крепче прижимает меня к себе.

— Потому что я упрямый, и с самого начала ты хотела быть со мной, и мне пришлось поддаться всепоглощающим чувствам, которые я испытывал к тебе. Эту пилюлю было нелегко проглотить.

Он лезет целоваться, но я обхватываю ладонью его лицо, останавливая его.

— Не хочешь выразиться иначе? Это была не самая романтичная вещь, которую ты когда-либо говорил.

Усмехаясь, он целует мою руку и говорит:

— По сути, ты пиявка, от которой я никак не могу избавиться.

— Рим. — Дергаю за лацканы его пиджака.

— Ладно, извини. — Он прочищает горло. — Ты пиранья…

— Я тебя ненавижу. — Начинаю уходить, когда он притягивает меня обратно к своей груди и завладевает моим ртом. Его гладкие, словно шелк, губы скользят по моим, покусывая, облизывая и посасывая до такой степени, что мои колени начинают подкашиваться, и я вынуждена вцепиться руками в бицепсы Рима, чтобы устоять на ногах.

Когда он отстраняется, то нежно заправляет прядь волос мне за ухо, не сводя с меня глаз.

— Ты особенная для меня, Пейтон, и я бы ни на что не променял этот последний месяц. Не потому, что ты профессионал в своем деле, и не потому, что ты охрененно сексуальна в спальне, а потому, что ты вызываешь у меня искреннюю улыбку, и я могу сказать, что не так много людей способны на это.

Сердце, успокойся.

Этот человек лишил меня дара речи, потому что никто никогда не