— Вот теперь пойдем, — Шендерович гордо поднял голову, не глядя, бросил в чьи-то руки повод и проследовал во дворец под пронзительные звуки труб. За оградой продолжали орать восторженные толпы.

Гиви последовал за ним. Из глубин дворца веяло прохладой, откуда-то слышался плеск воды, стражники, застывшие по бокам двери, не сдерживали восторженных улыбок, на пестротканных коврах плясали белые и золотые отблески. Лишь теперь, приблизившись, он заметил, что на сияющей, точно фарфоровой дворцовой стене змеятся мелкие черные трещины…

Уже на крыльце он оглянулся. Во дворе продолжалась радостная суета, оруженосцы и слуги уводили коней, сотники поливали себя из кувшинов, смеялись, подставляя ладони под сверкающие струи воды, подгоняемая нетерпеливой рукой, неохотно пятилась Аль-Багум, еще один отряд въехал в дворцовые ворота — кони были уставшие, с темными от пота подбрюшьями, всадники их, однако же, держались гордо, перекрикивались высокими голосами. Несколько верблюдов следовало за ними — богато убранных, со сбруей, сверкающей медными бляшками. На горбатых спинах громоздились тюки и свертки — Гиви, приоткрыв рот, глядел на массивный, угловатый предмет, который как раз сгружали на землю четверо крепких воинов. Предмет был обернут в алый покров с вышитым на нем золотым солнцем…

— Да шевелись же ты, — прошипел сквозь зубы Шендерович.

Гиви вздохнул, прикрыл рот и последовал за новоявленным царем.

* * *

За стенами дворца звуки куда-то пропали. Зал с узкими стрельчатыми окнами дышал прохладой. Ковры заглушали шаги. Слышно было, как где-то поблизости, журча, изливается фонтан.

Вдоль стен круглились склоненные спины придворных, обернувших в сторону новоприбывших причудливо витые наподобие морских раковин чалмы, а от входной двери тянулись, образовывая проход, два ряда вооруженных мамелюков — при виде Шендеровича, они слаженно, как один человек, подняли и опустили копья, глухо ударив ими об пол.

Шендерович продолжал благосклонно озираться по сторонам.

В дальнем конце огромного зала высился пустой престол, такой высокий, что напоминал, скорее памятник самому себе — воплощенную в слоновой кости и серебре идею престола, настолько величественную, что водрузить зад на блестящую отполированную плоскость сиденья казалось немыслимым кощунством. В пламени светильников вспыхивали и переливались зеленые, белые, красные самоцветы, масляным блеском отливало золото, черными лепестками распускалась резьба эбенового дерева.

К престолу вели шесть ступеней. По бокам ступеней как стражи, высились золотые изваяния животных.

Ой— ей-ей, -подумал Гиви, с трепетом озирая чудовищную конструкцию — и Миша должен будет сесть на это!

— Очень мило, — вежливо сказал Шендерович.

— Мы его сохранили в том же виде, в коем ты оставил его, — заметил эмир, — и с тех пор никто, никогда не пытался взойти на него. Разумеется.

Еще бы! — подумал Гиви.

— Да и кто бы рискнул? После Навуходоносора и фараона египетского, потерпевших на сем поприще поражение столь сокрушительное…

— Я бы не рискнул, — пробормотал себе под нос Гиви.

— Вот и Дарий, царь Персидский тоже предпочел не рисковать — у обладателя тихого каркающего голоса был отличный слух.

Гиви заморгал глазами.

У подножия престола справа и слева застыли две неподвижные фигуры, которые поначалу Гиви принял за изваяния. Голос исходил оттуда.

Шендерович, в свою очередь, замедлил шаг, обратив взор к источнику звука.

Справа от престола на узорчатой скамье восседал пухленький человечек в огромной чалме, обладатель доброго лица весельчака, любящего хорошую шутку и маленьких жестких глазок. Встретив рассеянно-любопытный взгляд Шендеровича, он вскочил и поклонился, приложив ладони ко лбу.

— Везирь Джамаль перед тобою, о, Великий, — произнес он медоточивым голосом, — тот ничтожный, что в твое отсутствие вел ладью Ирама меж отмелей рока.

Ага, подумал Гиви. Вот кого прибытие царя, похоже, не привело в восторг. Джамаль явно обладал жестокостью, хитростью, коварством и прочими изначально положенными везирям достоинствами, позволяющими удержаться на плаву в бурном море восточных интриг.

— Надеюсь, — вежливо произнес Шендерович, — сия навигация была не слишком обременительна?

— Э… — Джамаль на миг задумался, поджав губы и меряя Шендеровича цепким внимательным взглядом, — ты не хуже меня знаешь, о, повелитель, в сколь решающий час прибыл ты, ибо всегда прибываешь, когда настает в том нужда.

— Или! — значительно произнес Шендерович.

— Бремя забот моих росло с каждым мигом, и я счастлив переложить его на более сильные плечи. Не раз и не два мечтал я уйти на покой — и вот, о, источник силы, я вручаю Ирам тебе и со спокойным сердцем займусь своими розами…

Шендерович тоже на миг задумался.

— Тяжко верному без верного, — сказал он наконец, — своим желанием удалиться от дел ты, о, Джамаль, стеснил мне грудь и обеспокоил сердце. Ибо без мудрого совета даже самый могущий правитель — ничто. А потому я покорно и милостиво прошу тебя послужить мне с тем рвением и бескорыстием, с каким ты служил Ираму.

Везирь сокрушенно покачал головой, отобразив печальную покорность, однако тут же упер взгляд острых, как булавки глаз в насторожившегося Гиви.

— Однако ж ты, надежда миров, прибыл со своим собственным везирем, — ласково заметил он.

— Мой советник и друг известен в подлунном мире как чистый сердцем, верный, надежный, знаток чисел, приходов и расходов, — пояснил Шендерович, кидая на Гиви снисходительный взор, — однако ж, тонкости управления Ирамом ему неведомы.

— Ну, коли так, — покорился Джамаль, — я отложу на время заботы о своем розарии и немного послужу подножием трона великого.

— Вот и ладненько, — Шендерович выжидательно обернулся к мрачной фигуре слева, более всего напоминавшей старого ворона, присевшего на неудобный насест.

Черный, расшитый звездами и лунами балахон и торчащая из чалмы верхушка колпака не оставляли никакого сомнения. Звездочет, высокий и худой, с костистым темным лицом, окинул новоприбывших столь пронзительным взглядом, что Гиви поежился.

— А, — сориентировался Шендерович, — научный консультант!

— Звездозаконник Дубан перед тобою, — с достоинством поклонился тот.

Гиви подметил, что титула «повелитель» он не прибавил. Шендерович это заметил тоже, поскольку помрачнел ликом.

— Не тот ли ты Дубан, что предсказал мое появление? — ласково осведомился он.

— Я предсказал появление истинного царя, — неохотно подтвердил Дубан, продолжая мерить Шендеровича холодным взглядом.

— Ну, так он перед тобою, — по прежнему ласково произнес Шендерович.