– Как не вовремя! – шепчет шеф.

А я уже просовываю лезвие ножа между пластиком косяка и дверным полотном. Горчаков не успел и бровями повести, как лезвие нащупало и утопило язычок замка.

Шаги приближаются, раздумывать некогда. Я первым переступаю порог, втаскиваю за собой генерала с Георгием и аккуратно прикрываю дверь.

В каюте душно, темно и витает застарелый кисловатый запах.

Я прислоняю ухо к щели, а кто-то из моих напарников шарит ладонью по стене в поисках выключателя…

Два или три человека (точнее сосчитать невозможно) проходят мимо аппендикса и не спеша поднимаются по трапу. Скорее всего, это кто-то из обслуги.

Где-то рядом щелкает выключатель, и пространство вокруг озаряется ярким светом.

Мы осматриваемся. И одновременно обнаруживаем на нижнем ярусе «двухэтажной» кровати лежащего Сальвадора. Его голова покоится на подушке, основательно пропитанной кровью…

Корсика, Аяччо

Пролив Бонифачо, архипелаг Лавецци

Наше время

Пару секунд Рауфф с Алоисом ошарашенно глядели на мертвого мужчину.

– Это ваш родственник или нет? – поторопил один из французов.

– Ф-фух… – промокнул испарину бывший генерал. – Слава господу, это не он. А что случилось с этим бедолагой?

– Несчастный случай. Он утонул.

Рауфф заспешил прочь от скопления полицейских и медицинских автомобилей. Впрочем, далеко он уходить не собирался – остановившись под одинокой пальмой посреди площади, сказал:

– Хейдена убили. И у меня такое предчувствие, что старика с девицей мы не дождемся.

– Полагаете, его убили? – тихо спросил Алоис.

– Подобных трагических совпадений в жизни почти не случается. Странно… Хейден производил впечатление умного и осторожного парня.

– Вероятно, на лайнере ему противостоял более опытный противник. Что будем делать, генерал?

– Подождем. Старик на инвалидной коляске – не пакет с гамбургером. За пазухой не вынесешь…

Рауфф оказался прав: вскоре среди потока сходящих на берег пассажиров появилась следующая команда медиков. В сопровождении парочки полицейских они аккуратно транспортировали носилки с лежащим на них человеком.

– Иди посмотри, – приказал старый немец.

Алоис бросил в урну окурок и направился наперерез команде спасателей.

Вернувшись, мрачно доложил:

– Сальвадор.

– Живой?

– Кажется, да. Но вся башка перемотана окровавленными бинтами.

– Этого нам не хватало! Идем…

– А девчонка?

– За каким чертом нам сдалась девчонка?! – рявкнул Кристиан. – Мы должны взять такси и проследить, куда медики повезут Сальвадора!

Городок Аяччо был настолько мал, что проследить за амбулаторией не составило большого труда.

– За фургоном с красным крестом, – распорядился Алоис, усевшись на заднее сиденье таксомотора. И на всякий случай пояснил: – Там везут нашего родственника. Поскользнулся на трапе и покалечился…

Тучный таксист-француз с полнейшим равнодушием кивнул и пристроился за амбулаторией…

Современная клиника расположилась под высоким лесистым холмом, поездка из порта заняла не более десяти минут.

Рассчитавшись с таксистом, старый и молодой нацисты медленно прошлись до аллеи небольшого парка, разбитого напротив главного входа в клинику.

– Вы хотите пройти к Сальвадору в палату? – полез в карман за сигаретами Алоис.

– Нет. Я хочу навестить его поздней ночью.

Пламя от зажигалки остановилось на полпути к кончику сигареты.

– Почему не сейчас?

– Потому что сейчас он лежит в реанимации. И вообще… – недовольно проворчал бригаденфюрер, – поменьше задавай вопросов и делай, что тебе прикажут.

– Я готов, господин генерал.

– Для начала отведешь меня в приемный покой и скажешь, что мне стало плохо. Это почти правда. Я старый человек, и мне на самом деле бывает нехорошо: скачет давление, болят грудь и голова, пошаливает сердце…

– Понятно.

– Потом ты поедешь на берег и часам к одиннадцати вечера привезешь сюда тибетского ламу. Запомни: одного ламу!

– Запомнил.

– Бруно и японец пусть остаются на катере и ждут нашего появления. Да, и захвати для меня одежду и обувь.

– Понял.

– Теперь бери меня под руку и веди…

Рауфф сделал несколько глубоких вдохов, театрально схватился за сердце и закатил глаза. Молодой нацист подхватил «больного» старика, и парочка медленно направилась к стеклянным дверям главного входа…

За пять минут до назначенного времени Рауфф поднялся с кровати, поддел босыми ногами тапочки, взял со столика мобильный телефон и прошелся по одноместной комфортабельной палате. Остановившись у окна, он раскрыл створки, глянул вниз.

Высота, на которой располагались окна первого этажа, была вполне досягаема. А свет трех старинных фонарей, освещавших небольшой парк, разбитый в тридцати шагах, почти не достигал фасада клиники и ступеней крыльца.

Телефон призывно завибрировал.

– Да, – тотчас ответил Рауфф.

– Мы на месте, – сообщил Алоис.

– Слушай внимательно: осторожно пройдите вдоль парка до фасадной стены клиники и отсчитайте пятое окно от парадного крыльца. Жду.

Две еле различимые в полумраке тени проскользнули вдоль здания клиники и остановились у открытого окна. Протянув руку, Рауфф помог монаху влезть в палату. Алоис забрался на подоконник сам.

– Здесь одежда и туфли, – подал он сверток.

Прикрыв створки окна, бывший бригаденфюрер спешно переоделся и сообщил то, что удалось узнать за время, проведенное в клинике.

– У Сальвадора срезан с головы небольшой кусок кожи – то место, где была нанесена татуировка. Он потерял много крови, но на судне успели оказать первую помощь: обработали рану, вкололи какие-то препараты. Здесь, в клинике, влили донорскую кровь и заштопали череп, пересадив кусок кожи с бедра. Потом несколько часов продержали в реанимации под системами, а к вечеру перевезли в обычную палату.

– И как сейчас его состояние? – спросил Пудава.

– Если он в обычной палате, значит, в относительном порядке. Только какое это имеет значение?

– Я заставлю работать его мозг в полную силу, но Сальвадор должен озвучить спрятанную в глубине сознания информацию. Понимаете, он должен ее проговорить.