— Когда вы это обнаружили, сэр?

— К несчастью, с большим опозданием.

— Вот именно. Фактически только после убийства Сэтона-Кэрью?

— Это произошло недавно, — уточнил Паултон.

— Мистер Паултон, я надеюсь, что вы не против закончить этот фехтовальный поединок? Мне известно гораздо больше, чем два дня назад. Я точно знаю, что в настоящее время леди Нест находится на излечении от наркотической зависимости. А кокаином ее снабжал Сэтон-Кэрью.

Он напоролся на взгляд, близкий по остроте и пронзительности к скальпелю хирурга.

— Вы располагаете доказательствами?

— Таким, например, доказательством, как обнаруженный в квартире Сэтона-Кэрью кокаин. У меня также есть доказательства того, что леди Нест была не единственной его жертвой.

— Ясно. — Паултон помолчал. — Сам я не был уверен. Я его подозревал, не более.

— В этом и заключалась власть миссис Хаддингтон над вашей женой, сэр?

— Нет.

— Когда вы обнаружили, что леди Нест… принимает это вещество, сэр?

— После убийства Сэтона-Кэрью и вашего визита в мой дом. Как много из того, что я вам говорю, вы намерены предать огласке?

— Зависит от обстоятельств, сэр.

Паултон усмехнулся:

— Я не убивал миссис Хаддингтон, поэтому надеюсь, что «обстоятельства» не возникнут. Моя жена была потрясена смертью Сэтона-Кэрью. Находясь во власти… сильных чувств, она во всем мне созналась. Добавлю, что у нее всегда были слабые нервы, и я не подозревал о том, что выяснили вы, пока мой старый друг, опытный врач, не увидел ее у нас в доме и не поделился со мной своими подозрениями. Когда ее «поставщика» убили и возникла вероятность, что вы выясните, что он ей поставлял, я сумел уговорить жену лечь в лечебницу.

— Вы знали, что это был Сэтон-Кэрью?

— Узнал только вечером во вторник, когда его не стало.

— Леди Нест открыла вам, что миссис Хаддингтон ее шантажировала?

— Да. — Паултон посмотрел на Хемингуэя. — Вчера я явился к миссис Хаддингтон, чтобы сообщить, что обладаю всеми фактами о том давнем скандале и без колебания доведу их до сведения полиции. Мне совершенно незачем было убивать ее. Я этого не делал. Это все, что я могу сказать.

— В котором часу вы ушли с Чарлз-стрит, сэр?

— Без пятнадцати семь. Я следил за временем, потому что спешил на самолет.

— Вы считали, что вы — единственный гость?

— Я никого не видел. Миссис Хаддингтон пригласила меня в комнату, которую называла своим будуаром. Мы находились там одни.

— Благодарю, сэр. Больше я вас не задерживаю.

Проводив Паултона, инспектор Грант сказал:

— Вы отпустили этого хитреца?

— Я в любой момент могу его арестовать. Мне нужны те две проволочки, Сэнди. Пусть их принесут!

Поблескивающая медная проволока, снятая с шеи Сэтона-Кэрью, занимала внимание Хемингуэя недолго. Зато другую, более старую, он долго разглядывал, наводя увеличительное стекло на ее концы.

— Подойдите, Сэнди! — позвал он. — Полюбуйтесь! Разве с помощью этой проволоки вешали картины?

Инспектор уставился на нее.

— Вы правы, — сказал он. — Концы выпрямлены, но видно, где был загиб, там проволоку крутили. Что это означает?

Хемингуэй откинулся в кресле и прищурился:

— Вот и я ломаю голову. Несомненно, проволока снята с картины. Где же картина?

— Она может находиться где угодно!

— Где угодно — если второе убийство было преднамеренным. Если нет, то картина должна висеть в доме миссис Хаддингтон. Если соотнести факты, то искать картину нужно, скорее всего, в гостиной. Необходимо проверить. Вызовите мне Брумли, Сэнди!

Когда две полицейские машины прибыли на Чарлз-стрит, для них не нашлось места: у дома стоял модный спортивный автомобиль.

— Ужасный Тимоти! — определил Хемингуэй.

В дом их впустила вместо Фримби горничная, торопившаяся удрать. Услышав от Хемингуэя, что цель гостей — будуар, она поежилась, заявив, что ее туда калачом не заманишь. Добавила, что с раннего детства была чувствительной натурой, и озвучила суждение своей матери, мол, с такой впечатлительностью лучше вообще не жить на свете. И она удалилась, чтобы порадовать коллег живым описанием своих симптомов, вызванных появлением на пороге дома полиции.

Старший инспектор и сопровождающие его сотрудники поднялись по лестнице. Пролетом выше Хемингуэй увидел мисс Спеннимур, испуганно жавшуюся к стене. Через одну руку у нее было перекинуто черное швейное изделие, в другой руке она сжимала нечто неуместное — букет пармских фиалок. Он задержался, вспомнив, что видит ее не впервые за день. Мисс Спеннимур ахнула и зачастила:

— Прошу прощения! Я просто спускалась, гляжу — вы, ну, и не захотела мешать. Только не думайте, будто я брожу без дела! Нет, я хотела спросить мисс Бертли, что мне делать. Мисс Пикхилл интересовалась, не сметаю ли я ей сейчас одну вещицу, и материал дала, ну, я и отвечаю, почему бы и нет, только надо примерить на нее. Нельзя работать наугад. Она так добра и заботлива, вот и я хочу постараться с ее траурным платьем. Я даже растрогалась, когда она разрешила мне работать в столовой у камина и велела служанке принести мне чай. Такое нельзя не оценить. Я сходила наверх за платьем, а служанке говорю: отнесу-ка я мисс Синтии цветы. Где мне было знать, что мисс Пикхилл двадцать минут назад увела бедняжку к зубному врачу? Как говорится, пришла беда — отворяй ворота. После обеда мисс Синтия постоянно рыдает, от клеверного масла никакого толку, бедняжке вообще ничего не помогает. Не удивительно, такое горе, а тут еще полиция. Теперь разговоры пойдут. И дворецкий куда-то подевался, даже попрощаться не удосужился. Тут не только зубы разболятся, я так и сказала миссис Фостон: непонятно, куда катится мир! Служанки самовольничают, француз бросает работу без предупреждения!

Хемингуэй с трудом остановил этот поток слов, заявив:

— Мир неисправим! Сдается мне, я уже видел вас здесь нынче утром, мисс…

— Спеннимур, — представилась она, краснея. — Придворная портниха, — почему-то добавила она. — Вижу, вы смотрите на чудесный букет фиалок. Они, ясное дело, не мои. Нет-нет! Это для бедной мисс Синтии. Их оставил сам лорд Гизборо после ухода мисс Синтии к дантисту, наверное, хотя я не слышала, как она ушла, дверь-то закрыта. Я собиралась наверх, к мисс Пикхилл, а тут он… Как услышала его голос, так шмыгнула в столовую, потому что, хотя и не мечтаю, что он меня узнает через столько лет, осторожность не помешает. Конечно, ничего такого я не хотела сказать, но, наверное, была немного неосторожна в разговоре с миссис Хаддингтон третьего дня. Да, я знала его бедную мать. Потом стала вспоминать былые времена, и тут язык сам развязался, как же иначе…

— Отлично вас понимаю, — поддакнул Хемингуэй дружелюбно. — Что вы там наплели миссис Хаддингтон про лорда Гизборо?