меня поднять голову и понять, что я не желаю быть добычей.

Не хочу слышать о полковнике что-то плохое, пусть даже это говорит её сын. Их проблемы детей и отцов меня не касаются.

– Не нужно делать из неё монстра.

– Она сама с этим отлично справляется.

Меня злят слова Келлера. Вгоняю иглу ещё немного глубже и провожу быстрыми движениями очередной закуток.

– Она сильная женщина, и думаю, её стоит за это уважать.

Я уважаю. Сразу после страха перед полковником, я стала её уважать и в какой-то степени подражать ей. Быть настолько могущественной женщиной сложно, но возможно.

– Ты не знаешь полковника, – напоминает мне Келлер и тут же морщится, когда моя игла доходит до его ключицы.

– Знаю.

– Ты глупая, – говорит Келлер.

Прекращаю работу и откладываю машинку в сторону.

– Ты невыносимый. Как ты можешь, просить меня о чём-то и тут же оскорблять?! Я не сделала тебе ничего плохого, а ты ведешь себя как му…

– Успокойся.

– Вот уж не надо…

Келлер хватает меня за руку и подтягивает к себе.

– Что ты делаешь?

Он молча и очень внимательно смотрит мне в глаза, поднимает вторую руку и медленно снимает с меня медицинскую маску. С одного уха, потом со второго. Я как уж перед удавом, дыхание спирает, и я не могу сказать ни единого слова. Если он решил заткнуть меня, то у него это получилось.

– У тебя снова волосы растрепались, – шепотом говорит он.

– Да ты издеваешься, – почему-то я тоже перехожу на шепот.

– Нет. Твои волосы мне нравятся.

Чтооо?

Келлер подцепляет двумя пальцами выбившуюся прядь и растирает её между пальцами, а потом нежно пропускает её по своей ладони. Наблюдает за скольжением до самого последнего, пока прядь не спасается притяжением земли.

Сердце колотится где-то в районе горла. Что происходит?

Келлер ещё немного тянет меня за руку, и я оказываюсь между его ног. Он так странно смотрит на меня, что я перестаю что-либо соображать и хочу сделать то, о чём не думала минуту назад.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, и кажется, мой голос становится ещё тише.

– Собираюсь поцеловать тебя.

Вот так значит…

– Это что ещё за бред?

– Я тоже так думал.

– Полнейшая глупость…

Кажется, что последнее слово я уже сказала ему в губы. Неожиданно, одним резким рывком Келлер подтягивает меня к себе и впивается в губы. Его берда сдавливают меня, глаза сами собой закрываются, и волна жара проносится, между нами. Не остаюсь в долгу и отвечаю на яростный напор.

Какого хрена происходит? Этот вопрос возникает и тут же исчезает из сознания. Ладони Келлера оказываются у меня на заднице, он сжимает её, и я мычу ему в губы. На мгновение Келлер отстраняется, открываю глаза и ловлю искры, что плещутся в его взгляде. Он встаёт с кушетки, и вот уже я сижу на ней.

Очередной поцелуй кажется более нежным, и теперь уже я сдавливаю берда, обнимая Келлера ногами и чувствую, насколько он хочет меня. Очень сильно.

Резинка с моих волос куда-то исчезает, и рука Келлера запутывается в них. Он склоняет меня немного назад, и его поцелуй переходит с губ на шею, он слегка прикусывает кожу. Пальцы на ногах сжимаются, и я тяну его за волосы назад. Теперь я целую его и выгибаю спину, чтобы почувствовать его тело и тут понимаю, что моя одежда мешает. Отстраняюсь и начинаю стягивать вверх футболку и тут открывается дверь.

Келлер моментально реагирует и оборачивается, прикрывая меня своей голой спиной. Вижу, как его плечи быстро поднимаются и опадают. Запыхался малыш. От этой мысли губы изгибаются в улыбке, быстро натягиваю футболку и слышу голос Келлера:

– Синтия, чего тебе?

– Да вы издеваетесь?! И вы туда же?

– Синтия, подожди пару минут за дверью, – произносит Келлер ровным, но стальным голосом.

Слышу, как дверь хлопает, и Келлер оборачивается. Вот чёрт. Теперь я не могу посмотреть ему в глаза. Отталкиваю его от себя и спрыгиваю с кушетки.

– Разговор не удался, – говорю я припухшими губами, рука так и тянется потрогать их.

– Я думаю иначе.

– Слишком много думаешь. Тебе пора.

Чувствую, что он смотрит на меня, но не могу заставить себя посмотреть в ответ. Мне становится невозможно стыдно и мерзко от себя самой. Если бы не Синтия, я бы отдалась Келлеру прямо здесь.

Почему он не уходит?

Проклиная себя, красные щеки и жар внизу живота, всё же поднимаю взгляд.

– Ты мне не нравишься, – говорю я полуправду.

Келлер поднимает свою футболку и, стрельнув в меня безразличием, говорит:

– Ты мне тоже.

Разворачивается, и я вроде как собираюсь выдохнуть, но он, не оборачиваясь, говорит:

– Брукс, убери волосы и переодень футболку.

Опускаю взгляд вниз и замечаю швы, которые должны быть внутри.

Скидываю футболку и переодеваю её ещё до того, как дверь за спиной Келлера закрывается. Но дух перевести мне не суждено, в моё царство врывается Синтия, и она, мягко говоря, негодует.

– Какого хрена?

– Я делала тату…

– И со всеми, кому делаешь тату, ты лобзаешься?

– Нет.

– Тогда ты выбрала не ту кандидатуру.

– Почему это?

Синтия смотрит на меня как на идиотку.

– Ты что не слышала, что я говорила о Хосе и Оливии? Отношения всё усложняют. Всё-всё-всё.

– Я думала, что ты ревнуешь Хосе…

– Что? Боже, Алекс, ты что несешь? Да я быстрее глаз на тебя положу, чем на Хосе, но мы в одной команде, и отношения, повторю ещё раз, всё портят. Из-за быстрого секса в комнатушке мы можем умереть!

– Ты преувеличиваешь.

– Это не так. Что, если у Келлера будет выбор спасти меня или броситься спасать ту, с кем у него был секс?

Синтия вылетает за дверь, но тут же возвращается.

– Твоя мама искала тебя.

Оставшись одна, я прячу лицо в ладонях и не знаю, что мне делать. Смеяться или плакать. За какие-то несколько минут я испытала столько эмоций, что кровь вскипела и не собирается остывать.

Я поцеловалась с Келлером и, да простит меня Синтия, мне это понравилось. В отличие от поцелуя с Рики, я испытала то, чего хотела получить от другого парня и не думала, что холодный Келлер, сможет зажечь ту самую искорку.

Через минуту покидаю каморку и всё равно ловлю себя на том, что улыбаюсь. Синтия права, но если судьба снова подкинет мне Келлера, который мне не нравится, то я повторю случай в кладовке.

Келлер не нравится.

Поцелуй очень даже неплох.

Глава двадцать вторая

Проклятая кровать. Уже четвертое