так и в театральном зале, двери которого все еще были закрыты для Бетховена, и куда он задумал проникнуть, испытав свои силы в сочинении оперы.

Жил тогда в Вене Эммануил Шиканедер, поэт и композитор, антрепренер и либреттист, актер и танцор, написавший текст для феерической оперы Моцарта «Волшебная флейта». Опера имела огромный успех, принесла несколько сот рублей композитору и десятки тысяч – либреттисту, ставившему оперу в стареньком театре An der Wien или Auf der Wieden (поляки и чехи называют Вену – Виден); удачная антреприза и казенная субсидия от дирекции королевских и императорезких театров, к числу коих принадлежало также это невзрачное здание, позволили Шиканедеру обновить и отделать зрительный зал и его фасад; впоследствии было сделано также немало переделок, и в наши дни театр продолжает красоваться там же, на Magdalenenstrasse, близ Ринга, Кернтнертора, близ величественного оперного театра, которому значительно уступает как в репертуаре, так и по внешности. Имя Керубини тогда не было известно в Вене, его модные в Париже оперы были знакомы дирекции королевского театра только по названиям и нескоро появились бы здесь, если бы Шиканедер не поспешил выписать несколько партитур и не поставил бы «Лодо иски» и «Двух дней» в немецком переводе; казенный театр также выписал партитуры Керубини, но Шиканедер предупреждал каждую постановку и брал большие сборы, тогда как королевская опера постоянно опаздывала с этими новинками. Наконец, директор королевского театра, барон Браун, отправился в Париж с целью получить от знаменитого композитора привилегию на постановку в Вене его опер. Шиканедер, со своей стороны, задумался над средством доставления публике интересных новинок и вспомнил о модном композиторе, Людвиге ван Бетховене, еще не написавшем ни одной строчки драматической музыки; переговоры с последним были успешны и в начале 1803 года, согласно договору, Бетховен получил бесплатную квартиру в здании театра, где муза должна была внушить композитору мелодии желанной антрепренером оперы «Александр в Индии». Но не суждено было сбыться замыслу Шиканедера: вместо работы над оперой, Бетховен занялся хором и оркестром театра An der Wien, прошел с ними свою ораторию «Христос на Масличной горе» и назначил на 5 апреля в том же театре концерт, где публике предстояло впервые услышать названную ораторию и 2-ю симфонию.

Вероятно, в благодарность за сотрудничество и в память совместной работы над ораторией, композитор послал автору текста, поэту Хуберу, свой гравированный портрет с запиской:

Господину фон Хуберу.

При сем, почтеннейший Хубер, получите обещанный портрет мой, так как сами пожелали иметь его от меня, то, конечно, не можете винить меня в этой нескромности.

Будьте здоровы и вспоминайте иногда

о вашем истинно уважающем друге Людвиге ван Бетховене.

Несмотря на ряд репетиций, дирижер все еще был недоволен исполнением и в день концерта устроил генеральную репетицию, продолжавшуюся с 8 часов утра до 2 часов пополудни; музыканты и певцы, утомленные и голодные, гневно поглядывали на дирижера-автора, ропот их становился все громче, пока покровитель нашего композитора, князь Лихновскии, не приказал подать всем холодную закуску и вина.

В концерте 5 апреля 1803 года, давшем Бетховену значительный сбор в 1800 фл., исполнены впервые оратория «Христос в Гефсиманском саду», 2-я симфония и фортепианный концерт c-moll. «Бетховен просил меня, – рассказывает Зейфрид, – перевертывать ему страницы во время исполнения концерта с оркестром, но это было легче сказать, чем сделать: предо мною были почти совершенно чистые листы бумаги, только кое-где было нацарапано несколько иероглифов, которые должны были служить ему указателем. Он играл всю партию наизусть, ибо она была еще не написана, что с ним случалось часто. Он должен был незаметно кивать мне к концу страницы, и мой нескрываемый ужас, при мысли пропустить этот момент, доставлял ему большое удовольствие. После концерта, во время скромного ужина, он вспоминал мою растерянность и много смеялся».

Концерт c-moll, несмотря на многочисленные красоты свои, доныне, более ста лет, услаждающие слух любителей и знатоков, несмотря на величественно мрачные октавы первой темы, несмотря на прелесть побочной темы, принимающей при своем повторении в g-moll и f-moll характер безысходной, безутешной грусти и глубокого вздоха, несмотря на много других замечательных эпизодов в одной только первой части, современниками автора был принят сдержанно и не имел того успеха, какой выпал на долю оратории, хотя последняя не только лишена, в значительной своей части, религиозного настроения, но даже в наиболее интересных местах представляет подражание, не всегда удачное, настроению и стилю итальянских комических опер XVIII века, их игривости и изяществу, обильно легкими мелодиями и колоратурными фокусами, с трудом выполняемыми немецкими певицами. Вслед за первым исполнением оратории рецензент Allg. Mus.-Zeitung поспешил засвидетельствовать ее необыкновенный успех, отчасти явившийся причиной нового заказа оперы Бетховену; «он быстрыми шагами, – говорит рецензент, – идет к цели и, подобно Моцарту, произведет переворот в музыке».

Впрочем, по случаю четырех постановок оратории, эта газета Брейткопфа и Хертеля, редактировавшаяся Рохлицем, дала в течение 1803 года несколько противоречивых отзывов и проявила в отношении к ней и к автору странное непостоянство; то газета удостоверяет, что «оратория не понравилась», то резко упрекает Бетховена в том, что он увеличил цены на места в концерте 5 апреля вдвое, втрое, и даже в 10 раз (ложи); то восторгается ей и «свидетельствует об успехе ее». В довершение всего та же фирма купила у автора право издания оратории.

Такое отношение возмутило Бетховена и вызвало вышеприведенное резкое, бранное письмо (в сентябре 1803 г.).

Третьим выдающимся произведением этого концерта была симфония № 2, D-dur.

«Во второй симфонии, – говорит Берлиоз, – все благородно, энергично, гордо. Интродукция (largo) – верх совершенства. Самые красивые эффекты отчетливо и неожиданно сменяются в ней; певучая мелодия, торжественная и трогательная с первых же тактов, производит внушительное впечатление и подготовляет к волнению. Ритм уже смелее, оркестровка богаче, звучнее и разнообразнее. С этим превосходным adagio связано увлекательное allegro con brio. Группето, исполняемое в первом такте темы альтами и виолончелями в унисон, появляется затем местами, чтобы ввести то секвенции crescendo, то имитации между духовыми и струнными инструментами, отличающимися новизной и оживлением. В середине встречается мелодия, первая часть которой исполняется кларнетами, валторнами и фаготами, а конец – остальным оркестром tutti, мужественный и энергичный характер которого усиливается удачным выбором аккордов аккомпанемента. Andante трактуется здесь не так, как в первой симфонии. Оно не представляет темы, разработанной канонными имитациями, а чистую задушевную мелодию, изложенную сначала в струнном квартете, а затем необыкновенно изящно видоизмененную легкими штрихами, причем все время выдержан нежный характер, отличающий основную тему. Это очаровательное воспроизведение беспорочного счастья, чуть-чуть омраченного несколькими меланхолическими возгласами.