делать вид, что это и есть осуществление задуманной Марксом «ассоциации свободных предпринимателей», или диктатуры пролетариата, или же ленинской переходной «демократической диктатуры рабочих и крестьян». Это построение не удовлетворяло и идее Маркса о том, что освобождение рабочего класса есть дело рук самого рабочего класса. Советская промышленная и аграрная революции, очевидно, попадают в категорию «революций сверху», навязанных властью партии и государства. Стала совершенно явной ограниченность идеи построения социализма в одной стране. Представление о том, что в буржуазном обществе набирает силы образованный пролетариат, подобно тому как созрела буржуазия в недрах феодального общества, оказалось не соответствующим действительности — меньше всего это было возможно в отсталой России, где рабочий класс был немногочисленным, угнетенным, не имел никакой организации и не усвоил ни одной из даже самых традиционных свобод буржуазной демократии. В победе революции решающую роль сыграло небольшое ядро классово сознательных рабочих. Но необходимость управления громадными территориями, входящими в Советскую республику, требовала более сложных и более изощренных организационных форм. Партия Сталина, которая представляла собой дисциплинированный отряд, ведомый небольшой и преданной делу группой революционеров-интеллектуалов, вступила в совершенно неизведанную область и стала проводить политику новой власти методами, которые после смерти Ленина становились все более и более диктаторскими, при этом все меньше опираясь на пролетариат. Приемы, вначале изредка и с оглядкой применяемые в пылу гражданской войны с ее ужасами, постепенно переросли в широчайшую систему чисток и концентрационных лагерей. Если провозглашенной целью был социализм, то средства, которыми ее стремились достичь, были часто полным отрицанием социализма.

Это не означает, что не было никакого продвижения по пути к возвышенным идеалам социализма — освобождению рабочих от гнета прошлого и признанию их ведущей роли в новом обществе. Но шествие по этому пути было чрезвычайно замедленным и часто тормозилось всякого рода отступлениями и бедствиями, которых иногда просто невозможно было избежать. После разрушений и тягот гражданской войны последовала короткая передышка, за время которой уровень жизни и рабочих, и крестьян стал немного подниматься по сравнению с тяжелейшими условиями жизни в царской России. За 10 лет, начиная с 1928 года, этот уровень опять снизился под давлением высоких темпов индустриализации, а крестьянство за это время прошло через ужасы насильственной коллективизации. Едва только страна перевела дух, как на нее обрушилась мировая война, в которой СССР стал жертвой нападения Германии, самого обширного и самого опустошительного, какое только знала Европа. Эти испытания оставили свой след, моральный и материальный, на жизни советских людей и на образе мышления и народа, и его руководителей. Вовсе не все страдания, выпавшие на долю этой страны в первой половине века, после революции, следует приписывать внутренним причинам или железному кулаку сталинской диктатуры.

Однако в 50―60-х годах плоды индустриализации, механизации и долгосрочного планирования стали уже созревать. По западным меркам многое оставалось еще примитивным и отсталым, но уровень жизни существенно повысился. Социальные услуги, включая здравоохранение и начальное, среднее и высшее образование, стали более эффективными и, выйдя за пределы крупных городов, распространились на бо́льшую часть советской территории. Самые печально известные сталинские инструменты угнетения были уничтожены. Образ жизни рядовых граждан изменился к лучшему. Когда в 1967 году отмечалось 50-летие революции, можно было говорить о серьезных успехах. За первую половину столетия население в СССР увеличилось со 145 миллионов до более чем 250 миллионов, количество городских жителей по отношению ко всему населению страны — с 20 до 50 % и более. Это был громадный рост городского населения, причем большинство из новых горожан были детьми крестьян, внуками и правнуками крепостных. Советские рабочие и даже советские крестьяне 1967 года очень сильно отличались от своих отцов и дедов эпохи 1917 года. Они не могли не осознавать того, что́ сделала для них революция; и это перевешивало отсутствие свободы, которой они никогда и не знали и о которой даже не мечтали. Суровость и жестокость режима были реальностью, но точно такой же реальностью были и достижения.

На Западе непосредственным результатом русской революции была резкая поляризация левых и правых. Революция стала пугалом для консерваторов и путеводной звездой для радикалов. Вера в то, что человеческое общество по своей сути делится на две половины, вдохновило создание Коминтерна. Но никто из марксистов и не помышлял, что слабые русские силы станут претендовать на ведущую роль в международной революции, которую Маркс и Ленин представляли как массовое движение объединенного европейского пролетариата. Когда стало ясно, что революции в Европе не будет, и когда идея построения социализма в одной стране стала официальной идеологией ВКП(б), все более настойчивые требования рассматривать достижения социализма в СССР как образец для подражания, а Коминтерн — как хранилище социалистического вероучения опять привели к поляризации, на этот раз между приверженцами Востока и Запада внутри группировок левых. Коммунисты и западные социал-демократы вступили в конфронтацию вначале как не очень доверяющие друг другу союзники, а затем уже и как явные враги — это в Москве совершенно неправильно истолковали как предательство лидеров-ренегатов. Невозможность найти общий язык оказалась симптомом раскола. Мировая революция, как ее представляли в Москве в 1924 году и позже, была движением, направляемым сверху институтом, утверждающим свое право действовать от имени того пролетариата, которому удалось осуществить в своей стране победоносную революцию. Такая переориентация подразумевала не только монополию советских руководителей на опыт и знание того, как следует осуществлять революцию, но и то, что первостепенной задачей мировой революции является защита единственной страны, где победила революция. Но эти притязания, а также политика и мероприятия, которые ими диктовались, оказались полностью неприемлемыми для большинства рабочих Западной Европы, считавших себя гораздо более развитыми во всех смыслах — и в экономическом, и культурном, и политическом, — чем их отсталые русские товарищи, тем более что они не могли не видеть негативных сторон советского общества. Упорство в проведении такой политики дискредитировало в глазах западных рабочих и власть Москвы, и национальные коммунистические партии, которые ей рабски подчинялись, и даже саму революцию.

Отношения с отсталыми некапиталистическими государствами складывались, однако, иным образом. Ленин был первым, кто обнаружил связь между революционным движением за освобождение рабочих от гнета капитализма в развитых странах и освобождением отсталых и зависимых государств от власти империалистов. Отождествление капитализма с империализмом было излюбленной темой советской пропаганды в Азии; наивысшим ее достижением была китайская национальная революция середины 20-х годов, которую она подтолкнула. По мере того как СССР укреплял свои позиции, его престиж попечителя и лидера «колониальных» народов стремительно возрастал. Идя по пути революции и индустриализации, он достиг впечатляющего роста экономической независимости и политической