Крупные ярмарки вроде Нижегородской остались, но центр коммерческой жизни переместился в биржевую, коммивояжерскую и кооперативную торговлю. По европейскому, прежде всего французскому образцу, в больших городах стали появляться «пассажи», предтечи универмагов. На Красной площади в Москве возвели огромный «эмпориум», будущий ГУМ.

Повсеместное распространение телеграфа (а по его протяженности Россия вышла на первое место в мире) позволяло вести оперативную оптовую торговлю на территории всей империи.

По данным Е. Толмачева, оборот внутренней торговли (без учета розницы) за последнюю четверть века увеличился впятеро: с 2,4 до 12 миллиардов рублей. Это была настоящая торговая революция. К концу века в империи насчитывалось полтора миллиона магазинов и лавок.

Не так радикально, но все же весьма значительно вырос и объем внешней торговли. Причиной тому были и промышленный бум, и усилия правительства, направленные на развитие экспорта.

Вывозила Россия в основном сельскохозяйственную продукцию. Сначала это было почти исключительно зерно, а после кризиса 1891–1892 годов – лен и сахар. В экспорте сырья лидировали нефтепродукты и древесина.

Московский «эмпориум». Фотография

Из промышленных товаров спросом за рубежом – в азиатских странах – пользовался русский текстиль.

Ввозила же страна потребительские товары, машины и станки, но по мере развития отечественной индустрии эта статья импорта сокращалась.

В целом, если брать за исходную точку дореформенный период, за три десятилетия внешнеторговый оборот поднялся в четыре раза.

Денежный кроветок, необходимый и для промышленности, и для торговли, обеспечивала быстро сформировавшаяся банковская система. Это была еще одна тихая революция, преобразившая весь экономический строй российской жизни.

Напомню, что в начале реформ частных банков в империи не существовало, а, если воспользоваться выражением Р. Пайпса, «капитализм без кредита есть логическая несообразность».

Банковский бум был еще лихорадочней, чем железнодорожный. Он сопровождался скандалами, аферами и банкротствами, но к концу века в стране уже работала сложная, разветвленная система финансового предпринимательства. Принципы кредитования и акционирования ничем не отличались от общемировых.

Стали появляться и первые российские монополии, которые через несколько лет, в канун Первой мировой войны будут на равных конкурировать с крупнейшими мировыми концернами.

Поскольку в восьмидесятые годы больше всего денег делалось на железнодорожном бизнесе, первой ласточкой стал «Союз рельсовых фабрикантов», образованный в 1882 году объединением пяти металлургических заводов, которые выпускали три четверти рельсов.

Через пять лет сахарозаводчики создали синдикат, сосредоточивший в своих руках 90 процентов этого прибыльного производства. В середине девяностых договорились о совместной стратегии бакинские нефтепромышленники.

Российский капитал укрупнялся, набирал силу. При Александре III он еще не дорос до того, чтобы вмешиваться в политику, но скоро этот неизбежный поворот произойдет. Большие деньги без большой власти, как и большая власть без больших денег существовать не могут.

Экономические успехи, достигнутые Россией на исходе девятнадцатого столетия, выглядят впечатляюще. Таких темпов не будет даже во время сталинских пятилеток, проводившихся ценой насилия, тотальной мобилизации и тяжелых жертв. В целом за пореформенный период российская промышленность выросла всемеро! Британская индустрия за то же время увеличилась вдвое, французская – в два с половиной раза, даже динамично развивавшаяся германская – лишь в пять раз. Нужно, однако, учитывать, что здесь сработал «синдром задержанного рывка»: внутренний потенциал страны слишком долго искусственно сдерживался государственными ограничениями, да и стартовать пришлось почти с нуля, а в Европе промышленная революция началась еще в восемнадцатом веке.

Не будем, однако, преуменьшать и заслугу правительства Александра III: руководство хозяйственной жизнью империи находилось в руках людей компетентных.

Способствовала экономическому росту и внешнеполитическая ситуация.

Примечательно, что одним из самых первых актов нового государя стал сигнал, адресованный вовне – несмотря на потрясение, вызванное цареубийством (а может быть, и в прямой связи с этим событием). Всего через три дня после взрыва министерство иностранных дел рассылает своим посланникам инструкцию, в которой излагаются основы внешней политики империи. Александр III сразу заявляет о себе как о миротворце. «Внешняя политика Его Величества будет миролюбивою по существу, – говорилось в циркуляре. – …Россия полагает, что её цели тесно связаны с всеобщим миром, основанным на уважении к праву и к договорам. Прежде всего она должна заботиться о себе самой и не оставлять своей внутренней работы иначе, как для защиты своей чести и безопасности. Государь император ставит себе целью сделать Россию мощной и преуспевающей, ей во благо и не во зло другим». Два года спустя, в день коронации, та же концепция была сформулирована в особом рескрипте, подтвердившем отсутствие у России каких-либо завоевательных помыслов и ее приверженность миру.

Но империя есть империя. Отказ от войны не означает отказа от экспансии, просто ее методы делаются иными. При Александре III страна хоть и не воевала, но постоянно бряцала оружием и продолжала борьбу за расширение зон влияния.

После Турецкой войны в Петербурге считали, что позиция России на Балканах теперь незыблема. Казалось, для такой уверенности есть все основания. Сербия спаслась от разгрома только благодаря российскому заступничеству, Румыния воевала бок о бок с русской армией, Болгария была обязана своим возрождением великому славянскому соседу.

За лидерство на Балканах Россия заплатила очень дорогой ценой: жизнями своих солдат, колоссальными затратами, разрушением кропотливо создававшегося финансового благополучия. Но всего за несколько лет правительство Александра III умудрилось настроить против себя весь этот традиционно дружественный регион. Виной тому были бесцеремонность и недальновидность русской политики.

В Болгарии «старшие братья» вели себя, словно в каком-нибудь доминионе. Новое государство строилось под руководством Петербурга. Присланные из России специалисты создавали здесь юридическую, административную, финансовую систему, занимались организацией и обучением армии. Несколько тысяч русских офицеров и унтер-офицеров просто перешли на болгарскую военную службу. Русский генерал-лейтенант К. Эрнрот занимал в правительстве сразу несколько ключевых постов. Престол достался российскому ставленнику принцу Александру Баттенбергу, от которого ожидалось полное подчинение государю императору.