А в это время руководители старого состава губкома всеми правдами и неправдами пробрались на заседание «сениорен конвент» и, хорошо зная всех делегатов – участников этого заседания, сумели, воспользовавшись нашим отсутствием, протащить список своих кандидатов в новый состав губкома.

Узнал я обо всем этом только на другой день рано утром от А.А. Андреева (в будущем – член политбюро). Он зашел ко мне на квартиру, сел и неожиданно сказал: «Ну, твоя песня спета. В Нижнем тебе делать больше нечего. Вчера вечером большинством голосов тебя и Иконникова провалили при выдвижении в состав губкома». Это меня взорвало «Никуда я не уеду! Меня направил сюда Центральный комитет партии, здесь я буду работать!»

Как только Андреев ушел, я созвонился с Иконниковым и Бусаревым и попросил их срочно зайти. Обсудив план действий, мы решили тут же связаться с наиболее влиятельными делегатами конференции – сторонниками ленинской платформы и разъяснить им, что, избрав губком по списку, предлагаемому «сениорен конвент», они тем самым поручат исполнение принципиально правильных решений конференции людям, политические позиции которых были осуждены этой же конференцией.

Наша агитация оказалась успешной: губернская конференция двумя третями голосов проголосовала за наш список. При выборах делегатов на Х съезд партии ленинцы также одержали внушительную победу.

На Х партийный съезд нижегородская делегация посылала своих представителей с решающим голосом. Из них шесть стояли на ленинской платформе (Коршунов, Микоян, Таганов, Тер, Тимофеев и Шмонин). По нашему предложению от «рабочей оппозиции» был избран Челышев, а от троцкистов – Яркин.

На первом же заседании нового совета губкома меня избрали его секретарем. Только теперь, после пяти бурных месяцев, насыщенных борьбой с местнической группировкой, «рабочей оппозицией» и троцкистами, смог я приступить к той работе, для которой был направлен в Нижний решением оргбюро ЦК партии осенью 1920 г.

К моменту созыва X съезда в подавляющем большинстве губернские партийные конференции (за исключением самарской) отдали явное предпочтение ленинской линии.

Ленин все дни съезда вел невероятно активную, буквально титаническую работу. Он выступал 20 раз. Важнейшим был доклад о нэпе.

Нынешнему поколению, наверное, трудно представить себе обстановку, в которой проходили в те времена, например, губернские съезды Советов.

Зал филармонии с его белыми колоннами и длинными рядами венских стульев переполнен делегатами съезда. Делегаты – в гимнастерках, поношенных пиджаках и кофтах, в шинелях, каких-то шубейках, изможденные недоеданием, кутающиеся от холода. Однако взгляните в их горящие глаза, устремленные на кумачовые полотнища, на сцену. Прошло всего лишь три с небольшим года после Октябрьской революции. Эти люди недавно вернулись с фронтов Гражданской войны. Пришли от станков – из цехов заводов и фабрик.

Председатель губисполкома объявляет губернский съезд открытым. Где-то наверху духовой оркестр мощно грянул «Интернационал». Люди встают. Потом председатель говорит о тех, кто погиб, кого нет сегодня с нами. И в зале звучит «Вы жертвою пали…».

Первый на съезде – доклад губкома «О текущем моменте».

Чувствуя приподнятую атмосферу, я понимаю, что должен держаться на заданной торжественным открытием ноте и вместе с тем говорить просто, доступно для малограмотного рабочего и неграмотного крестьянина – словом, должен «зажечь массы».

Подхожу к самому краю сцены и запросто, доверительно обращаюсь к делегатам: «За последнее время приходится довольно часто менять содержание доклада о текущем моменте. Если раньше нужно было агитировать за советскую власть, то теперь нет таких рабочих или крестьян, которые бы выступали против идей советской власти. Если недавно страна была окружена десятками фронтов и мы были как бы в кольце, то сейчас по всей территории восстановлена Россия рабочая и крестьянская. Если еще недавно капиталистические государства не верили, что большевики удержатся, то теперь они стали понимать, что большевиков не так-то легко подавить даже силой».

Затем говорю о том, что особенно всех волнует:

«Если бы могли хорошо кормить рабочих, мы смогли бы увеличить производство на сто и больше процентов. Те заводы, где рабочие получают ударный паек (хотя и этот паек скудный!), производят часто на 50, а то и на 100 процентов больше.

Поэтому первое условие восстановления нашей промышленности и преодоления голода – это восстановление крестьянского сельского хозяйства. Вот эта ближайшая связь между сельским хозяйством и промышленным производством и заставляет нас направить сейчас максимум усилий на этот фронт».

Все мы работали тогда, что называется, от зари до зари, а частенько приходилось трудиться и «после зари». Этого требовали неотложные дела, время, в которое мы жили.

Приходилось ежедневно встречаться с десятками людей, вести телефонные разговоры, присутствовать на всевозможных заседаниях и совещаниях, рассылать циркулярные письма.

Тогда ведь радио не было, телефонная и почтовая связь (в особенности с периферией) сильно хромала. Циркуляры писали почти по каждому злободневному вопросу: о работе посевкомов, о проведении сплава леса, о помощи семьям красноармейцев в засеве их полей, о подготовительной кампании и ходе выборов в городской и Сормовский Советы, о ходе посевной и уборочной кампаний, о привлечении крестьян для работы в РКИ, о помощи огородным коммунам рабочих и т. п. Составление циркуляров требовало уйму времени; писали мы главным образом по вечерам, а то и ночью.

Тысячи забот сваливались на наши головы буквально каждый день, с утра до ночи – то в губкоме, то в районах, на заводах, на собраниях, на различных заседаниях.

В филармонии я бывал, но не на концертах: обычно там проходили общие собрания коммунистов Городского района. Доводилось бывать и в драматическом театре, но не на спектаклях: там проводились более крупные собрания, губернского, так сказать, масштаба – съезды, конференции.

Чем же мы занимались в те редкие вечера, когда не было никаких заседаний и собраний? Конечно же работой: писали статьи в «Нижегородскую коммуну», обдумывали планы и тезисы предстоящих докладов и выступлений. Проводили беседы с кем-нибудь из приезжавших в Нижний уездных работников. Часок-другой вырывали на чтение.

Пожалуй, здесь уместно рассказать, как вообще мы жили в те годы, как был организован наш быт.

Примерно через месяц после приезда в Нижний мне дали комнату в квартире бывшего нижегородского губернатора, где к тому времени жили еще пять работников губкома и губисполкома, занимавшие по комнате. Только у секретаря губисполкома Троицкого, имевшего троих детей, было две комнаты.

Должен сказать, что, несмотря на тесноту, у нас ни разу не возникало никаких конфликтов. Объяснялось это, видимо, тем, что каждый занимался своим делом. Мы много работали, жили дружно. Да и женщины подобрались у нас достаточно культурные и выдержанные. Они жили нашими общими интересами: в их лице мы имели подлинных друзей, товарищей.