восприятия мира — неизбежный результат среди прочего падения духовной культуры, подорванной лаицизацией образования в начале XX века, что многократно ускорено неуклонным изъятием из общеобразовательных программ мировой классики, воплощающей традиционные ценности и остро ставившей нравственные дилеммы.

Сама демократия, за которую европейцы отдавали жизни на эшафоте, далека от власти народа и имеет все признаки охлократии (власти толпы) и олигархии одновременно. Е. В. Спекторский, внимательно изучавший эволюцию западноевропейской политической системы после Первой мировой войны, заметил уже тогда признаки ее искажения: «…Во всех государствах, не исключая и демократии, действует… „железный закон олигархии“, в силу которого всегда образуется правящий политический класс, господствующий над мнимо свободными индивидами»[83]. Европа, подчинившая собственную историю и волю американскому проекту, с 80–90-х годов стремительно утрачивает историческую инициативу и роль центра, где развивались процессы всемирно-исторического значения, а смена поколения европейского политического класса на продукт воспитания постмодернистскими клише, клипами, мантрами о «правах человека», гендерном равенстве, «зеленой планете» и подобном ускорила этот процесс. Это поколение европейских политических недорослей по своей фанатичной идеологизации куда превосходит советских выпускников партийных школ и курсов. В их руках континентальная и некогда великая своей мыслью, идеями христианская Европа сама себя уничтожает своею ложною политикой (князь А. М. Горчаков). Санкции против России разрушают Европу, к вящему удовлетворению англосаксов.

В самой Европе можно заметить проявления мировоззренческого разрыва, пробуждение инстинкта самосохранения и пока еще интуитивное отторжение философии «конца истории» — истории без всякого нравственного целеполагания. Выбор России, поэтому имеет судьбоносное значение и для Европы в целом, ее будущего. Дилемма «Россия и Европа» обрела иное измерение: Европа либертаристская и постмодернистская против Европы консервативной. Россия, возможно, впервые в истории здесь будет вместе с Европой консервативной. Это новое явление еще нуждается в анализе и осмыслении, для которого будет время после Победы. Консервативная христианская Европа еще жива и подвергается поношению и насмешкам той же постмодернистской и либертаристской Европы, которая объявляет Россию врагом прогресса и унаследовала прежнее враждебное отношение к России.

Представители этой консервативной Европы в своем существенном масштабе осуждают воинствующую русофобию и судорожные попытки с помощью накачивания оружием НАТО и отравленной ядом ненависти неонацистской Украины нанести России удар. Можно привести без имен, чтобы не навредить им в тоталитарной Европе, немало горьких и трогательных слов из писем таких людей, отнюдь не маргинальных, но высокообразованных и имеющих престиж в академическом и интеллектуальном сообществе Франции и даже Польши. Они не боятся регулярно передавать свои слова поддержки во время Специальной военной операции. Вот одно из них, полученное на следующий день после указа Президента России о частичной мобилизации от одного из крупных историков отнюдь не пенсионного возраста, бывшего высокопоставленного руководителя университетских структур. «Дорогая Наталия, все свободные французы знают, что ваша страна ведет борьбу за свободу мира. Без колебаний обращайтесь ко мне там, где я могу быть вам полезным. С чувством искренней дружбы!»

Дискуссия о христианских ценностях давно стала неполиткорректной на Западе, но она открыто ведется в России. Именно консервативная христианская Европа, которая веками относилась к православной ойкумене с ревностью и стремилась духовно овладеть поствизантийским пространством, в последние десятилетия проявляла заинтересованность в соединении усилий христиан Запада и Востока ради сохранения христианства и удержания европейской цивилизации от полного упадка. Это тоже одна из причин ужесточения против России всей идеологической машины постмодернистского проекта — Россия становится привлекательной альтернативой.

Однако в России по инерции 90-х годов мало и до «взрыва» 2022 года уделяли внимания европейскому консервативному слою и недооценивали важность контактов с ним, хотя он совершенно очевидно составляет немалый резерв пророссийских настроений. Российское академическое сообщество и научные структуры до сих пор ориентируются на либеральные установки в науке, копируя критерии и стандарты, которые в самой Европе резко снизили уровень интеллектуализма и качество гуманитарного знания, ибо прямо нацелены на устранение подлинного осмысления важнейших тем исторического бытия в обществоведческих дисциплинах, что и требуется для управления охлосом. Болонская система отказа от национальных систем образования для глобализации образовательных услуг воплощает пророчество К. Леонтьева: «Европа сама в себе уничтожает все великое, изящное и святое» и грустные предсказания А. де Токвиля, видевшего перед собой в будущем демократических стран «неисчислимые толпы равных и похожих друг на друга людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых радостей, заполняющих их души»[84].

Постмодернистские идеи и клише о «либерализме», заменившем марксизм в качестве единственного «всесильного, потому что верного» учения, овладели университетским и академическим сообществом не только Европы и Америки, но и России, едва восстановившей равновесие между национальным и универсальным. Студенчество, повсеместно лишенное классического образования и воспитания на национальной культуре, становится носителем новых либеральных клише и с присущей пламенностью выплескивает свои радикальные воззрения в общественную жизнь, что в XXI веке облегчено естественным сокращением до минимума полицейской охранительной функции государства. Горько наблюдать манифестации толп наивных и фанатичных, невежественных и самоуверенных полуподростков, зараженных иррациональным вселенским обличительством. Легко подсчитать годы и понять, что их учат те, кто сам учился в 90-х, когда инструкции от образовательных ведомств официально требовали изъять из программ все, что способствует почитанию прошлого. Так же поступали и большевистские максималисты в 1917-м, пока власть не поняла, что противодействовать внешнему давлению можно, лишь опираясь на святость собственной истории.

Двойная десакрализация отечественной истории — это непоправимый удар по историческому сознанию. Последствия его имеют свойство мультиплицироваться и воспроизводиться в поколениях. Эффект от такого разложения духа излечить гораздо труднее, чем исправить грехи социально-экономического характера.

Новый технологический уклад везде быстро меняет состав общества с падением финансового статуса и престижа профессий, связанных с созиданием и осязаемой продукцией, все так же жизненно необходимой человечеству, как и 1000 лет назад. В этих сферах в сознании «трудящейся личности» (Н. Бердяев) по-прежнему фактором являются люди и земля: земля — и как среда обитания, и как свидетель деяний предков, «территориальное сознание», реальные человеческие отношения, отношения человека и природы, где помимо целесообразности действуют традиционные преемственные социокультурные установки. Понижение социального статуса массовых профессий в областях, которые обеспечивают «очаг и хлеб», лишает их представителей социальной энергии, которая уходит опять в ту самую «политически-бездейственную глубь народной души». Она также может и рождает протестные настроения, но иной — содержательной — направленности, и именно они заслуживают первостепенного внимания.

Профессии, сугубо оторванные от реальной жизни, от созидания, призванные лишь его обсуживать (менеджер, программист, маркетолог, управленец и подобное), оперируют максимально неодушевленными категориями и данными, где нет места должному и праведному, но лишь рационально правильному. Владение микрочипом в искаженном социуме России XXI века дает гораздо более высокий