Кота, мак а, фанг и, мьене-народы группы банту, населяющие Габон.

Ноабу потыкал маленьким пальцем в радиофон.

– Молчать! День молчать, два молчать, три молчать! Потом Бутари велеть: Ноабу идти к станция. Бутари – старый, мудрый; он знать: Ноабу – лучший охотник! Быстрый, как леопард! – Он гордо потряс своими ожерельями. – Теперь Ноабу идти к станция, смотреть, что случиться. Хорошо смотреть! Если надо, звать людей, помогать.

– Значит, мы охотимся за одним и тем же, Ноабу, – сказал Саймон. – Я тебе не помешаю? Пигмей усмехнулся.

– Плохие новости, хорошие новости – такая добыча, что можно поделить на двоих. Теперь мой знать: ты – друг. Мой не кидать в тебя копье, ты не кидать в меня нож. Ты ведь не зукк!

– Не зукк, – подтвердил Саймон. – Думаю, что не зукк. Даже уверен в этом.

Кстати, кто они такие?

Ноабу вытянул руку с дротиком, указывая на север.

– Зукки жить в другой половина мира. Там, за морем! Плохие люди, поганые!

Как мертвец, что не давать покоя живым! Так говорить Жул, так говорить Ки Оэ, который быть до Жула, так говорить люди со станция всегда! Говорить мне, говорить мой отец и мой дед. Еще говорить, что зукк к нам не добраться. Море не переплыть! Но как знать? Плохой человек – всегда хитрый человек.

– Ты прав, Ноабу, – Саймон кивнул. – А почему зукк? Есть такое слово в вашем языке?

– Нет. Не наше слово… – Ноабу, припоминая, наморщил лоб. – Дед объяснять

– давно-давно, когда мой еще не родиться – быть на станция человек, Михха Миххало… Вот он говорить – зукк!

Зек, понял Саймон. Ну, не удивительно – на местной станции за триста лет кто не потрудился! Были, значит, и русские… Михха Миххало… И сейчас есть… этот Леон Черкасов…

Ноабу негромко хлопнул в ладоши, чтобы привлечь его внимание.

– Жул говорить нам, станция – как дыра: ты шагать в нее, и ты уже в другой мир. Как наши почтенные предки – шагать прямо сюда! И попасть можно в любое место, здесь и там, – он поднял глаза к небу. – Значит, ты мог попасть на станция? Сразу?

– Нет. Когда станция не работает, нельзя точно навести луч… ну, протянуть ниточку оттуда сюда, – Саймон тоже показал на небо, а потом ткнул пальцем вниз. – Совсем точно без станции не выйдет. Попадешь в лес, в море или на Перешеек… Лучше в лес, верно?

– Верно, – согласился Ноабу. – Море – плохой место. Вода соленая, деревья нет, а есть зубастый пасть… Громовой Мост – еще хуже! Мой туда не ходить. Никто не ходить.

Он встал, вытащил из ветви дротик и приблизился к сидящему Саймону. Теперь их лица были почти на одной высоте. Саймон видел в темных зрачках пигмея свое крохотное отражение.

Ноабу вытянул руку и коснулся его предплечья.

– Ты – сильный охотник, быстрый! Мой тоже быстрый. – Пигмей посмотрел на солнце, клонившееся к закату. – Скоро ночь. Мы спать, завтра идти вместе. Идти быстро, так?

– Так, – подтвердил Саймон.

– Теперь ты сказать мне свой почтенный имя?

– Сказать. Зови меня Две Руки.

Пигмей неожиданно фыркнул и расплылся в улыбке.

– Какой смешной имя! У тебя две руки, у меня две руки, значит, мой тоже – Две Руки? Все люди – две руки! Но не все ловко прыгать, как ты, чтоб мой не попасть копьем… Не все, только ты. – Он на секунду призадумался и сообщил:

– Мой звать тебя Обманувший Копье! Можно?

– Нельзя. Две Руки – такое имя дал мне Чочинга, мой Наставник. Тот, кто научил меня обманывать дротики… Очень мудрый, как твой Бутари! Очень почтенный Наставник… Ему было виднее, как меня назвать. Понимаешь?

Кожа на лбу Ноабу пошла складками, маленькие крепкие пальцы коснулись ожерелий, выбрали одно, с фигуркой черной пантеры на шнурке, огладили полированную деревяшку.

– Мой понимать. Мой хорошо понимать! Когда мой родиться, Бутари дать это и сказать: ты – Ноабу! Всегда Ноабу! Только Ноабу! У тебя тоже есть такое, Две Руки? Тоже дать твой почтенный Чочинга? Вместе с имя?

– Нет, иначе. Он не давал мне ожерелья, но помог найти его.

Пигмей кивнул.

– Мудро! Другой обычай, но тоже мудрый! Мой думать, твой почтенный Чочинга и мой Бутари есть о чем поговорить!

– С Чочингой уже не поговоришь, – сказал Ричард Саймон и помрачнел.

Ноабу был пигмеем-итури, и значит, предки его относились к восточной группе этого реликтового племени. На западе Южного Камеруна и Габона тоже обитали пигмеи, другая иноязычная ветвь, но практически с той же самой культурой, обычаями и верованиями. Теперь не имело смысла вспоминать, кто из них с востока, а кто – с запада, ибо тот восток и тот запад канули в прошлое вместе с той Африкой, оставшейся на Земле.

О Земле и Африке сохранились лишь смутные воспоминания. Например, о высоких чернокожих людях, обитавших повсюду и не любивших карликов. С одной стороны, они признавали, что пигмеи – самый древний народ среди них; быть может, такой древний, что мир был сотворен на их глазах. С другой – как считали высокие чернокожие – карликам от века свойственна легкомысленная беспечность, и в результате в момент творения они совершили грех, за который приходится расплачиваться теперь всем людям, и высоким, и низкорослым. Нарушив какой-то запрет, карлики поколебали основы стройного миропорядка, заложенного мудрыми богами, за что те прокляли их и поселили в болотистых непролазных джунглях.

Самим пигмеям джунгли нравились. Не нравилось другое – высокие чернокожие, считавшие их виновниками непонятных бед, и высокие белые. Белые, правда, были разными: одни охотились на них, другие изучали как некий редкостный природный уникум. Это тоже было не очень приятно – ощущать себя чудом природы, на которое все остальные ее разумные создания взирают сверху вниз!

С учетом этих обстоятельств предки Ноабу поступили мудро, отказавшись переселиться в миры высокорослых, в Черную Африку, Европу, Колумбию или Россию. Многие желали взять их с собой, но везде и повсюду они оставались бы странным реликтом, забавной игрушкой, приманкой для любопытствующих туристов. На самом деле они были людьми, а людям нужен свой дом, свой мир, своя планета – такая, где никто не смотрел бы на них свысока.

Они получили Тид – весь его Южный материк, покрытый лесами, омываемый океаном и отданный на их власть и волю. В этой сделке, как и в любой другой, было хорошее, было плохое и было ни горькое и ни сладкое, а так, безвкусное. Кое-что они потеряли – дома с клозетами и ванными, трехмерные телевизоры и монорельс, компьютеры и кока-колу, глайдеры и вертолеты, а также иные достижения цивилизации. Кое-что приобрели – возможность жить по собственному разумению. И разум подсказывал им, что они не прогадали.

Весь долгий день, пока Ноабу вел Саймона на север по зыбкой воздушной дороге, был заполнен разговорами. Иногда безмолвными – пигмей показывал следы, оставленные когтями леопарда, орлиное гнездо, отпечаток птичьих лап в мягком перегное, надклеванный плод или тропинку, уходившую куда-то вбок, тянувшуюся меж ветвей, отмеченную кое-где зарубками и перьями. Саймон кивал, без объяснений понимая сказанное. Здесь прогулялся леопард, а тут живут орлы; здесь место птичьих сборищ, тут – водопой, а этот плод годится в пищу; эта тропа ведет к селению, а та, другая, – к банановой рощице или к бамбуковым зарослям, где добывают шесты для копий и хижин…