До сих пор Бриони слышала лишь приветственные возгласы и благословения, а обращенные к ней лица неизменно выражали любовь и восторг. Дочь короля Олина была достаточно умна, чтобы понимать: этот восторг далеко не всегда бывал искренним. Но сейчас она призналась себе, что фальшивое обожание гораздо приятнее неподдельной ненависти.

«Если бы Шасо вернулся на родину, он встретил бы там и любовь, и ненависть», — пронеслось в голове у Бриони.

Сейчас, на шумной улице, она не могла сосредоточиться на этой мысли и отложила ее в уголок памяти, как важное письмо, которое нужно прочесть наедине.

Узкая улица петляла меж домами, стоявшими почти вплотную друг к другу. Судя по долетавшему до Бриони свежему ветерку, море было совсем рядом. Принцесса обратила внимание, что смуглые лица стали встречаться чаще. Несколько раз она замечала и представителей племени скиммеров — их нетрудно было узнать по круглым глазам и плотно сжатым ртам. Запах моря и гниющих водорослей, доносившийся из гавани, становился все более отчетливым, он словно проникал в мозг вместе с вдыхаемым воздухом.

«Смогу ли я когда-нибудь пересечь залив Бренна и открыто, не таясь, войти в свой дом? — думала Бриони. — Смогу ли я когда-нибудь встретиться с теми, кого я люблю?»

Видение, представшее ей в зеркале, произвело на принцессу тягостное впечатление.

«Быть может, это дурной знак и Баррика нет в живых?» — содрогаясь, спрашивала она себя.

Вероятно, боги пытались сообщить ей нечто важное. Но Бриони знача — сны часто становятся отражением тревог, терзающих людей наяву. Судьба Баррика тревожила ее сильнее всего, и боги, возможно, не имели отношения к этому сновидению.

Маленькая процессия прошла мимо обшарпанных складов, тянувшихся вдоль канала. Канал впадал в залив, чьи волны блестели вдали. Мачты многочисленных кораблей, стоявших на якоре, возвышались над крышами домов.

Эффир дан-Мозан, как пастух, подвел свое стадо к дверям одного из самых больших зданий. Войдя внутрь, Бриони с удивлением убедилась, что это вовсе не склад. Комната, где они оказались, была длинной и низкой, но стены ее покрывали восхитительные гобелены с вытканными на них диковинными птицами, цветами и деревьями. Посреди комнаты стоял маленький и круглый человек. Эффир в сравнении с ним казался долговязым.

— Зийя дан-Мозан! — воскликнул коротышка, простирая руки. — Неужели ты и твое почтенное семейство удостоили визитом мою скромную обитель?

— Посетить твой дом — честь для нас, Баддара, — с поклоном ответил купец.

— Идем же, вас ждут самые лучшие покои!

С этими словами Баддара взял дан-Мозана за руку и повел его к дверям в дальнем конце комнаты, сопровождая бурными жестами беседу о кораблях и ценах на гауа. Остальные последовали за ними.

— Почему этот человек говорит на нашем языке? — вполголоса осведомилась Бриони, подойдя к Шасо.

— Потому что он не туанец, — так же тихо ответил старый воин. — Он из Сании. Язык там совсем другой. Все жители южного континента в той или иной степени владеют ксисским или муханни, это помогает людям из разных стран понять друг друга. Здесь все говорят на языке вашей страны.

Они прошли через просторное помещение, где за множеством столов сидели люди, одетые на северный и на южный манер. Некоторые из них почтительно приветствовали дан-Мозана Тот в ответ снисходительно кивал, принимая почтение как должное. Шасо шел, низко опустив голову; Бриони неожиданно вспомнила, что сейчас она выглядит в точности как женщина страны Туан, а это значит, что ей тоже надлежит скромно потупить взор. Баддара привел своих гостей в комнату, явно предназначенную для отдыха, а не для дел. Стены здесь тоже были увешаны гобеленами с изображениями сцен охоты и рыбной ловли. Коротышка-хозяин отдал несколько приказов слугам и, низко поклонившись гостям, вышел из комнаты.

Бриони не без раздражения отметила, что даже в чужом доме ее спутники неукоснительно соблюдают обычаи своей страны: женщины разместились на одном конце стола, мужчины — на другом, так, чтобы их разделяло несколько свободных стульев. Но принцесса все равно радовалась возможности увидеть нечто новое, не похожее на надоевший хадар, и с интересом озиралась по сторонам. Гобелены притягивали ее взор — они были вытканы с большим искусством, цвета удивительно гармонировали друг с другом, сверкающие нити, вплетенные в орнамент, казались сделанными из чистого золота. Бриони увлеклась разглядыванием гобеленов и не сразу заметила, что в комнате нет окон. Впрочем, пейзажи на гобеленах, несомненно, были занимательнее, чем виды из окон портового здания.

Меж тем слуги Баддары, двигаясь бесшумно, ставили на стол блюда с фруктами, хлебом, сыром и соленым мясом. Принесли они и несколько кувшинов с вином, и для мужчин, и для женщины. Но наливали им из разных кувшинов, и когда Бриони хлебнула из своего бокала, она убедилась, что для женщин вино изрядно разбавлено водой. Тем не менее вино, прогулка и визит в чужой дом вызвали у спутниц принцессы необычайный подъем духа. По своему обыкновению, говорили они негромко, но, судя по постоянному хихиканью, шуткам не было конца. Особенно веселились Фану и ее молодые подруги.

Слуги подносили все новые яства. К Эффиру дан-Мозану подошли несколько мужчин, уроженцев Ксанда и Эона, и завязали с ним почтительную беседу. Некоторые из этих людей на вид были простыми моряками, другие, облаченные в богатые одеяния, походили на купцов и банкиров. Шасо ни с кем из них ни словом не обмолвился и старался держаться как можно незаметнее, но Бриони заметила, что он внимательно прислушивается к разговору. Любопытно, как дан-Мозан представил Шасо всем своим знакомым, спрашивала она себя. Может, он сказал, что это его родственник? Или купец, прибывший из дальних краев? Еще больше принцессу занимало, о чем говорят эти люди. Было ужасно досадно сидеть в окружении щебечущих о пустяках женщин, когда мужчины обсуждают судьбы королевств.

В отличие от Шасо, племянник дан-Мозана не прислушивался к застольным разговорам. Его интерес был направлен совсем в другую сторону — в сторону Бриони. Талибо так откровенно пожирал девушку взглядом, что это выводило ее из себя. Поначалу она избегала встречаться с ним глазами и с подчеркнуто безучастным видом поглядывала по сторонам. Но Талибо продолжал смотреть на нее, и в конце концов Бриони решила, что его настойчивость граничит с непозволительной дерзостью.

«Этот мальчишка слишком много себе позволяет, — возмутилась принцесса. — Наверняка он настолько же глуп, насколько хорош собой! Как он смеет на меня пялиться? Как смеет вынуждать меня отводить глаза?»

Бриони неожиданно вспомнила, как Хендон Толли на виду у всего двора подверг ее унижению, и сердце ее сжалось от застарелой обиды.

Принцесса решила не давать Талибо спуску и, когда он снова устремил на нее взор, вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Она сверлила его взглядом, пока Талибо не потупился. На щеках юноши вспыхнул румянец — как надеялась Бриони, знак смущения и даже стыда.

«Вот так-то, юный наглец».