Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ильмар делает несколько резких шагов и оказывается рядом с Эве; Эве удивленно поднимает голову и встречается со взглядом Ильмара, таким озлобленным, что она пугается, приходит в замешательство; глаза ее широко раскрываются, ресницы дрожат. И что за мир открывается Ильмару в этих глазах — в нежных рдеющих щеках, из-под светлых ресниц; тот самый бесконечно серый, вопрошающий, тревожный и грустный мир.
— Оо! До чего ж ты красивая! — говорит завороженный Ильмар и берет Эве за руку, но Эве вырывается и, опустив голову, ссутулив плечи, торопливо устремляется вперед.
Ильмар спешит за ней и говорит:
— Я даже не заметил, как здесь чудесно! И эта канава, все так здорово! Будто железная дорога! Я так люблю ходить вдоль железной дороги! У нее словно нет конца!
Эве замедляет шаг, так что Ильмар снова оказывается рядом с ней. И Эве вдруг снова чувствует себя раскованной и приветливо отвечает:
— А мне нравится идти по берегу реки, идти далеко-далеко!
26
Косуля
На небольшой лужайке, между заросшей канавой и кустарником, застыла настороженная косуля. Из зарослей доносится хруст ветки. Косуля пугается и высокими прыжками несется по лужайке, перемахивает через канаву, мелькнув белым задом. Март и Ильма стоят на опушке и смотрят вслед животному.
Март шепчет:
— Когда выслеживаешь зверя, не делай резких движений, поворачивайся медленно, вот так! — И Март спокойно поворачивает голову и окидывает взглядом лужайку.
Но Ильма, несмотря на предупреждение, оборачивается резко и смотрит Марту прямо в лицо, словно хочет что-то сказать, однако ничего не говорит, только улыбается… Вот и в первый раз тоже, когда Март привез невесту в деревню, чтобы познакомить с матерью, он повел Ильму на козье пастбище, как он называет эти поросшие сочной травой поляны. Он сказал, что Ильма сама похожа на косулю, она, как и косуля, так же резко дергает головой, — козлы поворачивают голову медленно, как бы изучая окрестности, а косуля поднимает голову порывисто и какое-то мгновение внимательно смотрит в одну точку, чутко навострив уши… И ноги Ильма передвигает осторожно и чуть скованно, будто ступает на копытах… Странно, с тех пор, как он познакомился с Ильмой, он не застрелил ни одного животного. Прошлой весной он даже выследил внушительного козла, обитавшего на краю болота за самой дальней поляной. Вместе с дядей охотником они отправились знойным июльским днем подстрелить козла: один раз тот даже приблизился на расстояние выстрела; Март поднял ружье, прицелился, но медлил до тех пор, пока козел не удалился, и тогда он с удивлением осознал, что даже рад этому. Как все меняется после женитьбы! Прежде и денег вроде бы всегда хватало и постель казалась достаточно широкой. А теперь все наоборот! Раньше он преспокойно жил в теткиной кладовушке и квартиры стал добиваться лишь из-за матери. Ради себя самого он бы и пальцем не пошевелил. Ему, в общем-то, достаточно было кровати, и еще тишины, чтобы, когда он думает, никто не орал под ухом. А теперь квартира превратилась в вопрос жизни или смерти. Действительно, а если он и к зиме не получит квартиры и у Ильмы снова начнется этот ужасный кашель, а у него самого невралгия? Последнее он как-нибудь вытерпит, от этого не умирают, только работать мешает, но Ильма ведь, глядишь, и концы отдаст. Нет, к зиме непременно надо найти что-нибудь посуше. У тетки хоть сырости не было. Может, через ее знакомых старух что-нибудь найдется? Конечно! Только дешевле чем за тридцатку в месяц они не сдадут, да и от ателье нельзя отказываться. Чертова петрушка! Ведь он человек со степенью — а это вроде бы общественное признание! И все равно в тридцать три года не имеет собственного угла!.. А если, скажем, кооперативную квартиру? Однако на какие деньги — сто тридцать в месяц, долой налоги, на одну еду девяносто уходит… Хотя, с другой стороны, Вястрик и доктор и профессор, а живут с детьми и внуками всемером в маленьком трехкомнатном домишке, как в скворечнике. Неужели и ему не дают? Дали бы, да он не умеет требовать. Предпочитает работать по ночам в институте — бродит тихо, в одних носках по длинному коридору до туалета и обратно в свой кабинет. А почему бы ему и не работать в институте, если у него кабинет с диваном!.. Кто вообще изобрел стул и приковал людей на долгие дни и годы к этому орудию пыток?! Теперь даже считают, что кто сидит, тот работает, а победителем выходит тот, у кого выносливее зад. Почему бы стульям не быть такими, как в самолете или скоростном автобусе? Шикарная была бы картина: весь их сектор, четырнадцать человек, сосредоточенно полеживают в откидных креслах в большом зале. А Пярт храпел бы — он даже на обычном стуле клюет носом. Впрочем, никто институту экономики таких средств не выделит — слишком уж дороги эти кресла, ведь экономисты не кибернетики!
Сколько он себя помнит, он всегда думал лежа, глядя в потолок или на облака!
Они идут по краю поляны. Поляна большая. Полоса кустарника на другом конце кажется далекой и низкой, а сама поляна как широкая дорога: серо-коричневая от пожухлой травы, с пятнами свежей зелени и нежных желтых цветов мать-и-мачехи. Март и Ильма кажутся здесь совсем маленькими. Наконец они скрываются в кустарнике, минуют его и выходят к голубеющему полю озимых. Вдалеке, справа за полем, виднеется длинная светлая крыша коровника.
— С ребенком получить квартиру намного легче! — говорит Март.
— А куда его девать до того? В ателье, что ли? Там даже крысы не живут, предпочитают потолок над нами!
— На потолке живут мыши, — объясняет Март, — крысы всегда живут под полом.
— Не знаю! — говорит Ильма. — Во всяком случае, те крысы, что живут под нами, наверняка водяные крысы!
— Да, там, конечно, с ребенком жить не станешь, — соглашается Март, — но что-нибудь придумаем, когда придет время.
Конечно, у Марта все так просто, думает Ильма, замыкаясь в себе, — только знай себе лежит на диване и думает. А действовать опять должна будет Ильма, как же иначе! Прежде чем Март соизволит подняться с дивана, с ребенком бог весть что случится! Март витает где-то в облаках или под потолком и не имеет ни малейшего представления, сколько мороки